Наконец она небрежно повела плечами и проговорила:
– Как вам будет угодно, сэр…
– Угодно, мисс Уитмор. – Его голос опустился на октаву ниже. – Очень даже угодно.
Он был пьян. Или пил совсем недавно. Похоже, именно этим объяснялось его по меньшей мере странное поведение. Но как объяснить тот факт, что ее сердце билось как слишком туго заведенные часы. И почему грубый намек мистера Холла так ее взволновал?
Она старалась успокоиться, однако… Хотя прошло уже десять лет с тех пор, как она видела его в последний раз, Клара с поразительной ясностью помнила, как учащался ее пульс в его присутствии. И помнила, как он наклонялся над ее плечом, демонстрируя положение пальцев на клавишах. Она помнила и его уверенный голос, когда он говорил о четвертных нотах и мажорных гаммах… но тогда он пребывал как бы на расстоянии – талантливый пианист, который когда-нибудь будет играть для королей и императоров, блестящий молодой человек, буквально притягивавший самых красивых женщин.
Теперь расстояние сократилось, и он стоял так близко, что она могла к нему прикоснуться. Хотя ему не могло быть больше тридцати, он казался старше и… «Может, он болен?» – подумала Клара, и сердце ее сжалось.
Себастиан Холл нередко выглядел небрежным, но эта небрежность всегда казалась чертовски привлекательной и вполне соответствовала его артистической натуре. Весь его облик как бы говорил: «Мне некогда обращать внимание на суетные мелочи. Я должен творить магию».
Именно это он и делал с помощью ярких разноцветных нитей нот и волшебных иголок, в которые превращались его пальцы, порхавшие над клавишами. На званых вечерах и концертах мистер Холл творил музыку, заставляя душу Клары откликаться на те ноты, которые никогда ранее не трогали ее. Не трогали, пока Себастиан Холл не вдохнул в них жизнь. В расстегнутом фраке, с влажными прядями волос, падавшими на лоб, он играл на пианино с неуемной энергией и вдохновением…
А теперь? Теперь он был явно не в форме. По крайней мере, именно об этом свидетельствовала щетина у него на щеках, а его одежда… Она выглядела так, как будто он в ней же и спал. Под глазами у него залегли глубокие тени, и он казался совершенно опустошенным, походил на пустую тыкву или на раковину, лишенную своего содержимого.
Клара склонила голову к плечу и нахмурилась. Хотя глаза мистера Холла покраснели, они по-прежнему искрились проницательностью, которую злоупотребление алкоголем притупило бы. А его движения… Они, конечно, были напряженными и беспокойными, но их резкость отнюдь не являлась признаком опьянения. Клара придвинулась к нему чуть поближе… Нет-нет, никакого запаха пива или бренди. Вот только… Она сделала глубокий вдох.
Хм… запах дыма? И еще, кажется… Да, чуть горьковатый запах кофе. Клара вновь сделала вдох, и этот запах проник в самые отдаленные уголки ее души, о которых, как ей казалось, она давно уже забыла.
– Мисс Уитмор?..
Его низкий хрипловатый голос, все еще сохранявший свою мелодичность, вывел ее из задумчивости. Какое удовольствие услышать, как этот голос произносит ее прежнюю фамилию, воскрешая в памяти те золотые дни, когда она была молода и когда Уильям и ее мать были живы, а омытые солнечным светом одуванчики покрывали холмы Дорсета точно мазки краски.
Клара подняла голову и обнаружила, что мистер Холл внимательно наблюдает за ней, хотя его глаза были полуприкрыты.
– Сэр, вы… вы не заболели? – спросила она неожиданно.
Казалось, столь откровенный вопрос не обескуражил его. Более того, губы мистера Холла тронула едва уловимая улыбка, и казалось, что от этой его улыбки – скорее порочной, чем веселой – исходили волны какой-то непонятной энергии.
– Заболел? – переспросил он. – Да, мисс Уитмор, пожалуй, я и в самом деле болен.
Он вдруг сделал шаг вперед, и Клара невольно отступила. Ее сердце забилось еще быстрее, и она бросила взгляд на дверь, искренне желая, чтобы Том поторопился и пришел как можно скорее.
– Я болен тем, что не желаю вести себя прилично, – сказал мистер Холл, продолжая приближаться к ней с таким странным видом, что у Клары возникла почти паническая мысль: еще несколько шагов – и ей уже некуда будет отступать.
