— Живо переоденься в платье, в котором ты приехала из дома.
— Но почему, Энди? Было же условлено, что мы переоденемся здесь и прямо отсюда отправимся к князю.
— Делай, как я говорю, — скомандовала мисс Андерсон.
— Но я хочу нарядиться в русское платье, — запротестовала Локита. — Как же я буду выглядеть без него на вечере? Оно такое необыкновенное!
— Одевайся в свое обычное платье.
Что-то в тоне, которым она произнесла эти слова, заставило Локиту взглянуть на нее с внезапной тревогой.
Наступило молчание. Наконец тихим голосом, почти шепотом, Локита промолвила:
— Что ты хочешь… этим сказать?
— Сегодня вечером мы уезжаем в Лондон! — В Лондон?! Но… почему?
— Потому что в Париже нам оставаться больше нельзя.
— Почему? Почему? — взмолилась Локита.
Ни разу прежде не осмелившись ослушаться мисс Андерсон, она и сейчас покорно облачилась в свое обычное платье, а сверху накинула бархатную пелерину с капюшоном.
Затем они спустились по железной лестнице и подошли к служебному выходу.
На самой мисс Андерсон также был плащ, и лишь когда они уселись в карету князя и слугам было велено отвезти их к вокзалу, Локита обнаружила, что мисс Андерсон захватила с собой и русские наряды.
Кроме того, в руках у нее была коробка из-под шляпок.
— Что в ней? — спросила Локита.
— Наши капоры, — отвечала непреклонная мисс Андерсон. — Я не хочу, чтобы до нашего отъезда из Парижа слуги князя успели разгадать наши планы.
Локите оставалось только смирение. Когда же, выпустив клубы пара, поезд отошел от вокзала и покатил в Кале, она прикрыла глаза, чтобы сдержать слезы, готовые градом покатиться по ее щекам.
Ей не хотелось плакать на людях, но ночью, стоило ей остаться одной, она рыдала так, что подушка вымокла до нитки.
Мисс Андерсон рассчитывала остановиться у своей сестры, жены доктора Эдвардса, который открыл свой кабинет в Айлингтоне; однако выяснилось, что дом, который те занимали, был слишком мал, чтобы вместить новых жильцов.
Впрочем, миссис Эдвардс вскоре нашла им комнаты в расположенном по соседству пансионе.
Комнаты были маленькие и не очень уютные, но у Локиты уже не оставалось сил на иные эмоции, кроме саднящего чувства утраты.
«Что, что теперь подумает князь?!» — поминутно терзалась она.
Разве сможет он когда-то понять, что она менее всего хотела причинить ему боль и обиду, что ее, по сути, заставили сделать это?
На третий день их пребывания в Лондоне мисс Андерсон слегла в постель.
Зять, осмотрев ее, очень серьезным тоном объявил, что мисс Андерсон необходимо срочно показать специалисту.
— Мы не можем себе этого позволить! — твердо сказала та, но доктор настоял на своем.
И вот теперь, содрогаясь от ужаса, Локита дожидалась вердикта сэра Джорджа Лестера.
Локита никогда не допускала мысли, что у Энди могут быть серьезные нелады со здоровьем: ведь та всегда была такой сильной и собранной.
Разве что последний месяц или два, проведенные в Париже, она обнаруживала признаки чрезмерной усталости и отказывалась от так любимых ею в прошлом прогулок по Булонскому лесу, а порой, когда они покидали театр, казалась до того утомленной, что по дороге домой не могла проронить ни слова.
Дверь тихо открылась, и, обернувшись, Локита увидела входящего в комнату сэра Джорджа Лестера.
Лицо его было предельно сурово, а глаза смотрели с тревогой. Она ждала, когда он заговорит.
— Я осмотрел мисс Андерсон, — произнес он. — Насколько я понимаю, это ваша опекунша.
Локита, не говоря ни слова, кивнула.
— Полагаю, вы ждете от меня откровенного и честного сообщения.
— Энди… очень больна? — Этот вопрос вырвался из уст Локиты против ее воли.
— Да, дитя мое, она очень больна! — ответил сэр Джордж Лестер. — У нее очень слабое сердце. Есть и другие осложнения, которыми я не хотел бы вас расстраивать.
— И что же мы должны делать? Она еще сможет поправиться?
Сэр Джордж покачал головой:
— Я сказал мисс Андерсон, что ей прежде всего необходим отдых. Ей противопоказаны волнения. Любого рода неприятные переживания. Я прописал ей таблетки, она должна принимать их, как только возникнут сильные боли или будут признаки коллапса.
Локита задержала дыхание. Лицо ее вмиг побелело, глаза округлились от страха.
