Было бессмысленно задавать ему вопросы, на которые он все равно бы не смог ответить, и тогда, еще теснее прижавшись к нему, она поцеловала его.
Потом, зная, что это доставит ему радость, она танцевала.
По настоянию отца, считавшего, что в талантах и изяществе манер она не должна уступать девочкам своего возраста, была нанята давать ей уроки бальных танцев мадам Альбертини, и она-то впервые обнаружила у Локиты склонности к пантомиме.
Мадам Альбертини когда-то танцевала в балете, но в самом начале своей карьеры поскользнулась на сцене, сломала ногу и с тех пор уже не могла мечтать о танце.
Но, будучи тонким знатоком балета, она набрала нескольких учениц из французских аристократических семейств и через некоторое время пришла к выводу, что привить им изящество движений можно, только научив их выражать свои чувства через жест.
Многие дебютантки, до того державшиеся на сцене неловко и неуклюже, под руководством мадам обрели неуловимую грацию во всех движениях. Молва о ней обошла весь Париж.
В Локите же она обнаружила столь благодатную почву для осуществления своих замыслов, что после каждого занятия рассыпалась в восторженных похвалах.
— Просто дикость какая-то, что она до сих пор не может никому показать своего танца, — снова и снова говорила она мисс Андерсон.
Она отказывалась понимать ту сдержанность, с какой принимались ее дифирамбы.
— Принцесса Матильда на свои званые вечера всегда приглашает всевозможных артистов, — говорила она. — В ее салоне разыгрывалась одна из интермедий Мюссе, а «Проделки Скапена» Теодора Бовиля давали для публики, среди которой находились император с императрицей!
Она смотрела на мисс Андерсон и с мольбой в голосе говорила:
— Если бы мне было позволено шепнуть принцессе хоть одно словечко, Локиту пригласили бы в ее салон не только как исполнительницу, но и как гостью принцессы!
— Ни в коем случае! — сухо ответствовала мисс Андерсон. — Вы же прекрасно помните, мадам, что, придя сюда обучать Локиту танцу, вы обещали нам, что никогда не обмолвитесь о существовании этого дитя за пределами этого дома!
— Помню! Помню! — соглашалась мадам. — Но ведь она так талантлива! Преступно держать столь трепетный свет под таким большим спудом!
От собственной шутки мадам прыскала со смеху, однако мисс Андерсон не разделяла ее веселья.
В наставшие вскоре мрачные дни — когда мисс Андерсон получила известие от адвокатов, что должники наводят справки о состоянии, наследуемом Локитой после смерти отца — она бросилась за помощью к мадам.
— Неужели вы и впрямь хотите сказать, что это взращенное в роскоши дитя теперь без гроша за душой? — спросила мадам.
— У меня есть крохотные сбережения, — сказала мисс Андерсон. — Совсем ничтожные. Разумеется, мы могли бы продать этот дом, но куда нам в этом случае податься? Ведь он принадлежит Локите, и мы не платим за его аренду, так что дешевле нам оставаться жить здесь.
— Гораздо дешевле! — твердо заявила мадам. — Аренда в Париже дорожает не по дням, а по часам. Барон Гусман снес самые дешевые дома, а на их месте выстроил служебные здания.
В то время на это обстоятельство сетовал весь Париж, и мисс Андерсон промолчала, не желая продолжать тему.
— Как вы полагаете, мадам, не могла ли Локита быть вам полезной в занятиях с вашими ученицами и таким образом иметь небольшой заработок?
— Пустая трата времени и таланта! — отрезала мадам. — Она должна выступать на сцене!
— Это невозможно, — не соглашалась мисс Андерсон. — Решительно невозможно.
В общей сложности не меньше сорока восьми часов провели эти женщины в ожесточенных спорах, и всякий раз мисс Андерсон твердила то же самое; и однако, когда тучи сгустились окончательно, она капитулировала.
— А почему я не могу воспользоваться деньгами, которые достались мне после папиной смерти? — спросила Локита, когда ей было объявлено о принятом решении.
— Потому что твоя тетя — сестра отца — нечистоплотная проныра, — ответила мисс Андерсон. — Твой отец всегда опасался, что она вынюхает о твоем существовании.
— Но почему же ей нельзя знать о моем существовании?
И еще до того, как мисс Андерсон ответила, она знала, что та ей скажет.
