— Было у тебя когда-нибудь такое чувство, Хьюго, что всеми твоими поступками правит судьба?
— И это ты задаешь мне такой вопрос? — подивился друг. — Сколько раз ты заявлял, что не веришь ни в судьбу, ни в карму, ни во что-либо подобное, а только лишь в собственную волю человека и его решимость.
— Я всегда верил в то, что распоряжаюсь собой по своему усмотрению, — подтвердил князь, задумчиво глядя в окно, — я постоянно говорил себе, что сам в состоянии сделать жизнь такой, какой она мне нравится. Я чувствовал, что сам управляю всеми своими поступками. Не возникало даже самого вопроса о том, манипулирует ли мною какая-либо человеческая либо сверхчеловеческая сила.
— Ну а теперь?
— У меня такое ощущение, что меня смыла и унесла с собой волна морского отлива. Я знаю наверное, что должен повстречаться с Локитой, что это судьба заставила тебя привести меня тогда в театр.
— Вздор! — решительно запротестовал лорд Марстон. — Это все из-за того, что девушка не пожелала идти с тобой ужинать. Кто знает, быть может, она и смягчится, если ты не утратишь настойчивости. Меж тем я не намерен катать тебя взад и вперед в таком сумрачном состоянии, в каком ты вчера пребывал.
— Но кто она? Где мне искать ее? Где она живет?! — свирепо прокричал князь.
— Я полагаю, если ты всерьез за это возьмешься, тебе вполне удастся выяснить все, что тебя интересует. Ну а пока, принимая во внимание, что сейчас еще только пять утра, как бы ты посмотрел на то, чтобы пойти выспаться, а заодно дать такую же возможность и мне?
— Знаешь, что в тебе плохо, Хьюго? Ты не в состоянии взглянуть на звезды, потому что слишком пристально рассматриваешь, что у тебя под ногами.
И он вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Лорд Марстон расхохотался и, поуютней устроившись под одеялом, прикрыл глаза.
Ивану пойдет только во благо, подумалось ему, если он не сможет в одно мгновение овладеть предметом своей очередной прихоти. Жизнь его порядком испортила, и вот наконец ему будет преподан урок, который, правда, сильно запоздал.
И, погружаясь в дрему, лорд Марстон успел подумать о том, как будут изнывать от зависти его друзья, когда увидят Сулимана.
Прогуливаясь на следующее утром верхом по Булонскому лесу вместе с Сержем, Локита задумалась о князе и решила про себя, что он, вне всякого сомнения, отменный наездник.
Ей не раз приходилось читать, как блестяще правят своими необузданными, но выносливыми скакунами русские и венгры.
Оставшись наедине с Сержем, она почувствовала, что может спокойно расспросить его о России, не боясь запретов, которые неизменно накладывала на эту тему Энди.
Серж, выходец с юга России, состоял у нее на службе столько, сколько она себя помнила. Он был ее телохранителем, заступником; она помнила, что он всегда пользовался безоговорочным доверием отца.
И однако, даже Серж, думала Локита, минуя древесные заросли, кажется, хранит какие-то тайны, которые не собирается ей открывать.
Она не сомневалась, что печать молчания на его уста наложила Энди, и, обладая достаточной чуткостью, не стала расспрашивать русского о вещах, о которых его просили не распространяться.
И все же, подумалось ей, как это нелепо!
Почему она должна вести такую странную, уединенную жизнь, иметь право свободного общения только с тремя окружавшими ее людьми?
К примеру, с ее многочисленными педагогами дело обстояло совсем иначе.
Она знала, что должна держать их от себя на расстоянии вытянутой руки, что не должна позволять им вторгаться в свою личную жизнь, и она не могла не видеть, что многих из них разбирает любопытство.
— Вы образованны, как бывает образован не всякий мужчина, мадемуазель, — сказал ей как-то раз престарелый учитель словесности. — Как вы собираетесь распорядиться такими огромными познаниями?
— Распорядиться? — удивилась Локита.
— Таланты нуждаются в применении, моя дорогая юная леди. Возможно, вам следует заняться написанием книги или вступить в общение с теми выдающимися умами, что сейчас нашли пристанище в Париже.
После минутного раздумья он продолжил:
— С каким бы удовольствием я познакомил вас с этими знаменитостями из среды художников и литераторов! С Арсеном Госсэ, с Дюма, Гюставом Флобером или, скажем, с Жорж Санд.
