Он помог мне встать и через ряд комнат провел меня в маленькую комнатку; там на стенах было развешано множество открыток, и стояла очень красивая мебель.
— Пожалуйте, ханум!
Я села в кресло, а он сказал:
— Я хочу поговорить с вами об одном важном деле. Я спросила себя: «О каких важных делах могут говорить жених с невестой в свадебную ночь?» А вслух сказала, будто в задумчивости:
— Пожалуйста!
Минуту подумав, он сказал:
— Дорогая ханум! Лицо, которое вы только что видели, — мой господин и в то же время мой сослуживец, и только благодаря его рекомендации мне удалось получить место, которое я сейчас имею, то есть сделаться помощником начальника, счетной части министерства.
Я не отвечала, а он продолжал:
— Сегодня, после того, как он так долго обо мне заботился и довел меня до этого важного поста, он обратился ко мне с просьбой... и я не могу ее отклонить, так как боюсь, что завтра же попаду в тюрьму и никогда уже не увижу вашего лица...
Не понимая ничего, я сказала:
— Ага! Я не понимаю, что вы говорите. Скажите же, что это за просьба? Разве она имеет какое-нибудь отношение ко мне? Он, не раздумывая, ответил:
— Именно, ханум. Скажу вам прямо: он пожелал, чтобы сегодня ночью я отказался от своего права жениха и уступил вас ему. И вот, как я вам уже сказал, я боюсь, что, если буду противиться, завтра мне будет плохо.
Мне было жаль моего жениха. Кроме того, я вспомнила то, что мне полчаса тому назад сказала нянька, и, не понимая, какой удар по моему достоинству наносила моя покорность, сказала:
— Ага, если от меня что-нибудь может зависеть, то поступайте как знаете.
Супруг мой, видимо, был готов услышать такой ответ. Он сказал:
— Дорогая, ты согласна! Слава богу, я спасен!
И тотчас же, позвал горничную и сказал ей:
— Я и ханум должны сейчас уехать. До рассвета мы вернемся. А ты здесь скажешь всем, что жених с невестой заснули, и, если кто-нибудь захочет подойти к нашей комнате, не пускай, скажи — ага этого не любит.
Он дал ей золотую монету. Потом повернулся ко мне и сказал:
— Наденьте чадру.
Было пять часов после заката солнца. На дворе шел сильный снег.
Жених взял меня за руку и через дверь, противоположную той, в которую мы вошли, вывел меня в оранжерею, где были апельсиновые деревья, а оттуда мы вступили в длинный коридор. В конце коридора была небольшая дверь, выходящая на улицу. Здесь он велел мне немного подождать, а сам быстро позвал большую карету, стоявшую у главных ворот особняка, посадил меня в нее и крикнул кучеру: — Пошел... В парк! — А сам сел на дрожки, стоявшие на другой стороне улицы и поехал вслед за нами.
Глава десятая
КАРЬЕРА АЛИ-ЭШРЕФ-ХАНА
Парк этот расположен в западной части Тегерана, близ Хиабана Баге-Шах. Было темно и холодно. Но в мыслях моих было такое смятение, что я не очень чувствовала, холодно или нет... Я спрашивала себя: «Почему в свадебную ночь, вместо того, чтоб отдохнуть, я должна ездить по всяким местам?»
Иногда мне казалось, что меня хотят завезти куда-нибудь, за город и там забрать драгоценности, которые были у меня на пальцах и на шее. Но до моих ушей долетал шум пролетки мужа и я успокаивалась.
Карета ехала с четверть часа и остановилась возле железной решетки парка. Там, видимо, были уже предупреждены о приезде кареты, потому что обе половины ворот тотчас же распахнулись, карета, а за нею пролетка въехали в парк, быстро промчались по аллеям и очутились перед широкой лестницей по-европейски построенного дворца.
Я не знала, нужно ли мне выйти. Соскочив с дрожек, муж открыл дверцу кареты:
— Пожалуйте, ханум.
Опираясь на руку мужа, я взошла на лестницу.
Лестница эта вся из мрамора, над нею арка, под которой на цепях висела китайская ваза. Двери дворца были сплошь стеклянные. На террасу выходили окна из цельного стекла, сквозь которые я увидела, что в зале дворца сверкает огромная люстра.
Муж ввел меня в зал. Там у горевшего камина прохаживался тот самый человек в коричневом аба, что вечером соединил наши руки. Он был без шапки. Услышав шум наших шагов, он обернулся.
— А, Али-Эшреф-хан, приехали! А у меня уж лопалось терпение!
Мой муж поклонился и сказал:
