Теперь мсье Бонваль обратился к людям. "Vache!" - заорал он на жену, "Animal!" - крикнул он Селесте, "Cretin!" - обругал он Одетту, "Cochon!" (Корова, скотина, дура, свинья (фр.)) - обозвал Бразона.
Ответ не замедлил. Бразон подал в отставку. Одетта исчезла. Селеста бросила фартук через голову и зарыдала, тогда как мадам Бонваль умчалась из кухни, поднялась наверх и заперлась в комнате. Бонваль сам отнес суфле и поставил на столик дегустатора, где оно издало слабый вздох, опустилось и стало плоским, как шапокляк.
Толстый господин откусил кусочек и заревел так, что содрогнулись стены:
- Разбойник! Убийцы! Отравитель! - кричал он. - И это повар! Омар пахнет мылом, кофе - парафином, а суфле - чесноком! Они дали вам три ложки и вилки! - и он замахал красным томиком перед носом у испуганного Бонваля. - Ничего, я с вами разделаюсь! Вы не сможете больше морочить невинных путешественников!
С этими словами он сорвал с шеи салфетку и величественно вышел из комнаты. Когда через несколько минут большой автомобиль загрохотал по дороге, он увозил не только обиженного толстяка, но и надежды, честолюбивые мечты и разбитое сердце мсье Бонваля.
Как бы то ни было, Бонваль принадлежал к породе людей, которые не горюют о том, чего не воротишь, но мужественно встречают удары судьбы и быстро от них оправляются. Однако ему нужны были помощь и поддержка. Спрятав в карман уязвленную гордость, он поспешил к запертой комнате, откуда доносились горестные всхлипы, и заговорил в замочную скважину.
- Выйди, дорогая, все позади. Я наказан за свой грех. Инспектор уехал, чтобы доложить начальству. Мы опять будем бедны, но пока мы вместе, у меня хватит решимости начать все сначала - может быть, где-нибудь, где нас не знают. Выходи, мамочка, мы столько пережили вместе. Не принимай этот пустяк близко к сердцу.
Мадам Бонваль закричала из комнаты:
- Пустяк? Ты назвал меня коровой!
Очевидно, нужно было приложить особые усилия, и мсье Бонваль обратился к двери со следующими словами:
- Дорогая жена, я не должен был забываться из-за ерунды. Но подумай, даже в приступе гнева, как аккуратно я выбирал сравнение! Разве корова не милее, не добрее, не прекраснее всех в животном царстве? Не она ли со щедрым благородством, нежная, словно мать, кормит все человечество? Разве у нее не ласковый взгляд, не мягкий нрав, не чудесный характер? Разве не хочется гладить ее милое лицо?
Он замолчал, лишь услышав, что в двери поворачивается ключ.
Затем он спустился вниз, успокоил официантку, извинился перед Бразоном и вылечил истерику Селесты, обещая повысить жалованье, если не придется закрыть кабачок.
Несмотря на мир, воцарившийся в его владениях, на сердце у Бонваля лежал камень. Мими так и не вернулась. Учитывая ее положение, он боялся самых ужасных последствий своего пинка, и скорее дал бы отрезать себе правую руку, чем причинил обиду, тем более увечье, своему маленькому дружку. Он звал и звал, но она не шла.
Он звал ее с десяти часов. Неожиданно у него возникла мысль. Мими обожает цыплят. Он приманит ее любимой едой.
Решимость овладела мсье Бонвалем, и он сказал:
- Малютка моя Мими, я приготовлю тебе пулярку фаршированную по-королевски, тебе, тебе одной! И приготовлю так, как еще никогда не готовил, потому что мне очень стыдно.
Он тут же принялся за работу, и все пошло, как по волшебству, словно у пятницы, совпавшей с тринадцатым числом, иссякли злые чары. Плита работала безупречно, у Бразона работа кипела в руках, Селеста, как в прежние времена, была спокойна, расторопна и понимала без слов. Ложки с ножами не только вели себя хорошо, но и сами прыгали в руки, когда в них возникала нужда.
Ловко и споро он вытащил кости и нафаршировал пулярку паштетом из гусиной печени, трюфелями, утиными потрошками, тушеными в мясном бульоне со стопочкой портвейна.
"Бедная Мими, - думал он, подливая рубиново-красную жидкость, - после того, что она пережила, невредно немного выпить".
Работая страстно и сосредоточенно, он мысленными очами видел рецепт, подобно дирижеру, знающему на память каждую ноту великой симфонии. Так принялся он за соус из куриных косточек, лука, моркови, сельдерея, а так же изрядной порции Bollinger'43. "Шампанское дают роженицам", - сказал он себе, когда желтое вино запенилось в коричневой подливке.
