Я заметил Пилота, сидящего у ноги Уилла. Я протянул к нему руку и помахал, подзывая, чтобы он подошел ко мне поближе.
— Я же все равно учусь. Я прочитал про Квазимодо, про Призрака Оперы, Франкенштейна. Теперь вот читаю Портрет Дориана Грея.
Уилл улыбнулся:
— Похоже, тут наметилась тенденция.
— Да, тема одна — темнота, люди, живущие в темноте, — я все еще пытался подозвать Пилота, помахивая рукой, тупая псина не двигалась с места.
— Может и так, если бы мы обсуждали книги. У тебя есть вопросы о…
— Этот парень, Оскар Уайльд, — голубой?
— Видишь? Я так и думал, что твоя проницательность и острота ума приведут к…
— Не надо меня дурить, Уилл. Так голубой?
— Насколько это известно — да, — Уилл дернул Пилота за ошейник. — Этот пес к тебе не подойдет, Адриан. Валяясь в кровати в пижаме в час дня, ты вызываешь у нас обоих отвращение.
— С чего ты взял, что я в пижаме? — так оно и было.
— Запах чувствую. Пес его определенно чувствует. И нам обоим противно.
— Ладно, оденусь через минуту. Счастлив?
— Буду, если не забудешь принять душ.
— Ладно, ладно. Ну, расскажи мне об Оскаре Уайльде.
— Его осудили за интрижку с сыном лорда. Отец юноши заявил, что Уайльд принудил его сына к отношениям. Он умер в тюрьме.
— Я в тюрьме, — сказал я.
— Адриан…
— Это правда. Когда ты ребенок, все вокруг твердят тебе, что важно то, что у тебя внутри. Внешность не имеет значения. Но это ложь. Парни вроде Феба из Горбуна, или Дориана, или старого Кайла Кингсбери — они могут быть совершенными подонками с женщинами, но им это все сойдет с рук, потому что они красивы. Быть уродливым значит быть в своего рода заточении.
— Я не верю в это, Адриан.
— У слепого парня проклюнулась проницательность. Ты можешь верить, можешь не верить, но это правда.
Уилл вздохнул:
— Мы можем вернуться к книге?
— Цветы умирают, Уилл.
— Адриан, если ты не прекратишь спать целыми днями и не дашь мне возможности учить тебя, я уйду.
Я уставился на него. Я знал, что он злится на меня, но я никогда не думал, что он может уйти.
— Но куда же ты пойдешь? — спросил я, — это должно быть трудно найти работу, когда ты… ну, когда ты…
— Трудно. Люди думают, что ты ограничен в возможностях, и не хотят рисковать. Не хотят брать на себя ответственность. Однажды на собеседовании парень сказал мне: «А что если вы споткнетесь и заденете ученика? Или ваша собака кого-нибудь укусит?»
— Поэтому ты начал учить лузеров вроде меня.
Он не кивнул и не сказал «да». Он сказал:
— Я очень много учился, что иметь возможность работать, чтобы не зависеть ни от кого. Я не мог допустить такого.
Он говорил о моей жизни. Именно это я и делал, сидел на шее у отца, и так оно будет и дальше, если я не сниму проклятие.
— Ты должен делать то, что считаешь нужным, — сказал я, — но я не хочу, чтобы ты уходил.
— Есть решение. Мы можем вернуться к нашим регулярным занятиям.
Я кивнул:
— Завтра. Не сегодня, но завтра. Мне кое-что нужно сделать сегодня.
— Уверен?
— Да. Завтра, я обещаю.
Я знал, что мои дни, когда я мог свободно выходить во внешний мир, подходят к концу. Становилось холоднее, и мое пальто уже не казалось странным выбором для одежды, я все меньше походил на бездомного. В последнее время я все чаще ловил на себе взгляды, и меня спасали только мои быстрые рефлексы, благодаря которым прохожие, решавшие взглянуть в мою сторону еще раз, наталкивались только на мою спину, и любые их мысли об увиденной морде монстра становились игрой воображения. Мне не стоило так рисковать. Я начал выходить еще позже, когда на улицах и в метро было меньше всего народа, когда было маловероятно, что меня поймают. Но этого было недостаточно. Мне хотелось быть частью жизни на улицах. Но теперь я дал обещание Уиллу. Я не мог не спать всю ночь и учиться днем. Но я не мог позволить Уиллу уйти.
Зима будет долгой. Но я знал, что сегодня могу выйти безбоязненно. Сегодня был один единственный день в году, когда я не вызову подозрений. Хэллоуин.
Я всегда любил Хэллоуин. Он стал моим любимым праздником с моих восьми лет, тогда мы с Треем забросали яйцами дверь квартиры старика Хинчи, потому что он отказался участвовать в украшении здания и угощать нас, мы сбежали безнаказанными, потому что были двумя из двадцати с лишним тысяч детей, одетых в костюмы Человека-паука. Если у меня до этого еще были какие-то сомнения, то они полностью исчезли в средних классах школы, когда на своей первой вечеринке я был окружен девочками из Таттла, разодетыми в костюмы французских горничных в сетчатых чулках.
