— Ладно, надень свою шапку и беги к ней. Скажи, что я приду, как только смогу. — Не дожидаясь ответа, Томас повернулся к мальчику спиной. «Так вон оно что! Человек был в беде и срочно нуждался в моей врачебной помощи. Предчувствие в очередной раз не обмануло меня!» Он поспешил назад в класс. — На сегодня все, дети, идите домой. Мне надо к больной.
Сопровождаемый сдержанным ликованием учеников, он выбежал во двор, миновал монастырскую баню и направился к монастырской больнице, называемой «Nosokomium». В голове вертелась мысль, что бы это могло быть, этот «ком в груди», как выразился мальчик. Речь, вне всякого сомнения, об опухоли. Вопрос лишь в том, доброкачественная она или «прожорливая». Если имело место последнее, врачи говорили о раке груди. Болезнь подтачивала сначала ткани, затем органы, а потом и саму жизнь. Страшный диагноз, при котором искусство врачевания почти всегда оказывалось бессильным. Старые мастера рекомендовали удалять узел как можно раньше, пока он еще размером не больше горошины. Но какая женщина будет каждый день ощупывать свою грудь, чтобы обнаружить уплотнение величиной с горошину? У доброй старушки Тонии наверняка было много других дел. С тех пор как давным-давно умер ее муж, она все силы отдавала на то, чтобы заработать ткачеством себе на хлеб.
С этими и другими мыслями Томас вошел в больницу, убогое помещение на восемь коек, из которых, впрочем, были заняты всего три. У всех больных была инфлюэнца. Они метались в жару, чихали и кашляли, и брат Паоло, ассистент лекаря, как раз менял им горячие обертывания на голенях.
— Laudetur Jesus Christus! [3] — поздоровался Томас, и брат Паоло пробормотал положенный ответ:
— In aeternum, in aeternum[4].
Томас юркнул в маленькую каморку по соседству, где он хранил свой сундучок с хирургическими инструментами и достаточное количество отборных трав. Упаковав и то, и другое в переносную коробку, он перекинул ее через плечо.
— Пожалуйста, будь так любезен, брат, извинись за меня перед аббатом Гаудеком. Я должен идти к больной и не смогу соблюсти следующие часовые молитвы, — сказал он, раздумывая, не следует ли ему попросить своего ассистента сопровождать его. Операция на груди, а именно таковую, судя по всему, предстояло ему сделать, была делом нешуточным. В четыре руки было бы сподручнее, чем в две. Но, увидев, насколько занят Паоло, он решил попробовать в одиночку.
— Хорошо, ступай с Богом, брат! — напутствовал его вдогонку Паоло.
Не теряя времени, Томас устремился к северным воротам, мимоходом кивнул Кастору и… остановился, как вкопанный.
— Нина! — вырвалось у него. — Что ты здесь делаешь?
Дочь Орантеса вышла из тени решетчатых ворот и приблизилась к нему. Она едва доставала до плеча высокому худощавому Томасу.
— Я подумала, что мне лучше пойти с вами, отец мой, — спокойно произнесла девушка. — Я хорошо знаю старую Тонию. Помогая вам, я помогу ей. К тому же я знаю дорогу к ее дому.
— Н-да… хм… — Томас на мгновение лишился дара речи. Нина намерена помогать ему во время операции? Столь юная женщина, почти ребенок? Никогда еще женские руки не поддерживали его в такой сложной работе, и он не знал, имел ли право одобрить это. — Н-да, хм… — опять нерешительно пробормотал он. — Послушай, Нина, такое хирургическое вмешательство — кровавое дело, это не для нежных впечатлительных созданий.
Над переносицей девушки залегла упрямая складка.
— Я не нежная и не впечатлительная, отец мой. И вообще, мы, женщины, легче переносим вид крови, чем иные мужчины. Ведь мы ее регулярно видим. Вы понимаете, о чем я.
Томаса начала тяготить вся эта история.
— Н-да… Ну, ладно.
— А вы вообще знаете, где живет Тония?
Отцу Томасу пришлось признать, что он не имел об этом ни малейшего понятия. Когда он пустился в путь, его голова была занята другим.
— Тогда я иду с вами. Разрешите мне пойти вперед. — Мелкими шажками Нина поспешила по узкой тропинке, которая, плавно извиваясь, сбегала вниз по склону. Перед самым спуском в долину Томас спросил:
— А откуда ты, собственно, знаешь старую Тонию?
Не останавливаясь, Нина повернула голову к нему:
