>– Письмо Рэйчел. – Она не знает, кто такая Рэйчел, потому что имя вымышленное, но все равно понимающе кивает. – Надо написать, каково оно, чувствовать себя беспомощным. Знаете, не так-то это просто. Беспомощным быть никому не хочется. Но у меня сейчас хорошо получается. Потому что я и сам в таком положении.
>– Продолжай, Эйдан. Расскажи мне, что и как.
>– Я этого не делал! Понимаете? Я этого не делал. Но та женщина исчезла, а я живу через пять домов, числюсь в этой чертовой базе данных и сделать ничего не могу. Игра окончена. Есть извращенец, так арестуйте его.
>– Ты знал эту женщину?
>– Вообще-то нет. Видел несколько раз, вот и всё. Но у них есть ребенок. Ее я тоже видел. Я живу по правилам. Мне проблемы не нужны. У них есть дети – значит, я держусь подальше.
>– Говорят, она хорошенькая.
>– У них есть ребенок, – твердо, как мантру, повторяю я. Может, так оно и есть.
>– Ты – парень симпатичный, – говоря это, Коллин смотрит на меня как будто оценивающе, но меня ей не одурачить. – Живешь тихо, почти никуда не ходишь. Представляю, как тебе должно быть тяжело.
>– Знаете, я ведь дрочу каждый день. Спросите моего консультанта. Она заставляет нас рассказывать и об этом.
>Коллин и бровью не ведет.
>– Как ее зовут?
>– Кого?
>– Ту женщину.
>– Джонс, кажется. Я только фамилию знаю.
>Она смотрит на меня пристально, пытается вычислить, много ли мне известно и что из меня можно вытянуть. Например, призна
́>юсь ли я, что встречался с мужем пропавшей женщины, хотя ребенок и был дома? Думаю, эту деталь лучше придержать. Есть такое правило – ничего добровольно не отдавай, пусть кому надо сами стараются.
>– Кажется, Сандра Джонс, – рассуждает она. – Преподает в средней школе. Муж работает по ночам. Ситуация нелегкая. Она работает днем, он ночью. Представляю, каково ей в одиночку.
>Я щелкаю резинкой по запястью. Не спросила, а от меня ответа не дождется.
>– Девочка у них такая милая…
>Молчу.
>– Как говорится, развита не по годам. Любит кататься по району на трехколеснике. Ты ее случайно не видел?
>– Видишь ребенка – перейди на другую сторону улицы. – Щелкаю резинкой.
>– Что ты делал прошлым вечером?
>– Я вам уже сказал: ничего.
>– Есть алиби? Кто-то может подтвердить, что ты ничего не делал?
>– Конечно. Позвоните Джерри Сейнфилду. Я с ним каждый вечер тут тусуюсь, в семь часов…
>– А потом?
>– Пошел спать. В мастерской начинают рано.
>– Спал один?
>– По-моему, я уже ответил.
>Она вскидывает бровь.
>– Пожалуйста, Эйдан, не испытывай на мне свой шарм. Будешь также держаться с полицией, они точно отправят тебя за решетку.
>– Я ничего не сделал!
>– Так убеди меня в этом. Поговори со мной. Расскажи, как ты ничего не делаешь, потому что ты прав, Эйдан. Ты – состоящий на учете сексуальный преступник. Ты живешь поблизости от дома, где исчезла женщина. И пока что ты ведешь себя так, словно действительно это сделал.
>Облизываю губы. Щелкаю резинкой. Снова облизываю губы. Щелкаю резинкой.
>Хочу рассказать о машине, но не рассказываю. Тогда уж от полиции точно не отобьешься. Лучше подождать и воспользоваться этой информацией, когда они потащат меня на допрос и засадят в КПЗ. Вот тогда и можно будет предложить кое-что в обмен на свободу. Еще одно правило криминального мира: никогда не отдавай ничего даром.
>– Если б я что-то сделал, – говорю я наконец, – то уж наверняка придумал бы историю получше, вы не думаете?
>– Отсутствие алиби – вот твое алиби, – шутливо говорит она.
>– Да, вроде того.
>Коллин поднимается с дивана, и я облегченно выдыхаю – кажется, пронесло.
>Но тут она говорит:
>– Прогуляемся?
>И мое хорошее настроение мгновенно испаряется.
>– Зачем это?
>– Приятный вечер. Хочется подышать свежим воздухом.
>Ответить нечего, так что мы выходим: она – за шесть футов, в каких-то сумасшедших сапогах на платформе; я – сгорбившись, в джинсах и белой футболке. Хорошо хоть, что резинкой не щелкаю. Запястье распухло и покраснело. Вид, как у самоубийцы. Есть над чем подумать.
>Коллин идет вокруг дома, на задний двор, и я вижу, как внимательно она смотрит под ноги. Ищет какие-то окровавленные орудия? Или свежевскопанную землю?
>Так и хочется сказать: да пошла бы ты