Но не получилось забеременеть. Насилие, совершенное над ней Николаем, произвело какие-то, быть может, необратимые изменения в ее организме.
— Это тебя Бог наказал, — упрекал неверующий Дмитрий. — Он тебя бездетностью отметил. Потому что ты должна прекратиться без последствий в этом мире. Потому что ты для этого мира слишком непотребно хороша.
— Чего ты, собственно, добиваешься? — не выдержала Женечка. — Почему так хочешь разлюбить меня?
— Да потому, что не люблю я любить! И признаюсь в этом, а другие не признаются, хотя на самом деле любить никто не любит, если по-настоящему, слишком это трудно и тяжело для души! Истощает любовь, вот что!
— Я читала — наоборот. Вдохновляет.
— Враки! Увлечение, влюбленность, желание — все, что угодно, только не любовь! А любовь истощает! Я же не истощения, а пресыщения хотя бы хочу. Понимаешь! Художник должен пресыщением плоти освободить дух — и тогда он творит! Я за два месяца ни одной путной картины не написал.
— В этом я виновата? — удивилась Женечка.
— А кто же? — разозлился Дмитрий. — Я смотрю на тебя — и мне не только новые картины писать не хочется, мне старые хочется сжечь! Потому что у меня возникает чувство бесплодности моих усилий. Грубо говоря, я не могу родить картину, которой было бы не стыдно находиться с тобой в одной комнате! Понятно?
— Но я ведь обычная. Да, красивая, но есть и красивее. А так, ни в душе, ни в уме ничего особенного, — оправдывалась Женечка.
— Ну, не знаю, не знаю. Значит, дьявольщина какая-то, мистика. Слушай, а ты ревнивая?
— А что?
— Да я все думаю, как бы тебя заставить меня разлюбить.
— Хочешь изменить мне?
— Вот именно.
— Как глупо! — усмехнулась Женечка.
— Нет, вы посмотрите на нее! — возмутился Дмитрий, обращаясь к голым стенам, с которых он поснимал все свои произведения. — Она только хихикает. Она все равно меня любить будет! А вот мы проверим!
На другой день Женечка не увидела Дмитрия в холле (заказ еще не был выполнен, хотя Дмитрий пропускал уже сроки).
Она поехала домой, предчувствуя, вернее, почти зная, что будет там.
Это там и было: Дмитрий был с женщиной. Видимо, он дал ей предварительные указания, потому что она внешне никак не отреагировала на приход Женечки. Но почувствовала, естественно, некоторую неестественность ситуации и была скованной, неловкой. Зато Дмитрий необыкновенно вдохновился, однако это тоже выглядело неестественно. Впрочем, пока Женечка укладывала в холодильник принесенные продукты, пока варила кофе на электрической плите (газовая печь служила только для отопления, плиты не было в ней), они поуспокоились, они забылись, они всерьез увлеклись друг другом.
Женечка уютно села возле столика, где была плита, и стала наблюдать с улыбкой.
Дмитрий, весь из мышц и сухожилий, был — движение, энергия, изобретательность, фантазия. Его женщина, вся из округлых линий, наполненных туго и плотно, но аккуратно и соразмерно, сначала лишь стремилась угадать эти движения, чтобы плавно следовать им, и ей это все лучше удавалось, она все лучше понимала, что далее будет делать с нею этот воплощенный вихрь, не желающий и минуты бушевать в одном направлении, потом уже неясно было, кто кого увлекает, кто кого зовет и ведет за собой, а потом она вдруг овладела этим вихрем, она утихомирила и распластала его, заставила замереть и жить только прислушиванием к своим ощущениям — тем, которые она своевольно дарила, паря над ним, взмывая в прихотливых переменах ритма. И вот она коротко вскрикнула, и он зарычал, она упала на него — и они замерли, как убитые.
Очарование кончилось.
Дмитрий выкарабкался из-под бесчувственной женщины и, лежа на спине, опираясь на локти, сказал Женечке:
— Подай штаны.
Она подняла с пола и бросила ему джинсы.
— Футболку!
Она бросила ему футболку.
— Чего разлеглась? — ткнул кулаком женщину в бок Дмитрий. — Тут не гостиница тебе.
— Какой грубый! — сладко потянулась женщина.
И, вспомнив о присутствии Женечки, застеснялась, засмущалась, быстро оделась.
— Кофе? — предложила ей Женечка.
— Да нет, спасибо…
— Почему?
Такое простодушное удивление было в голосе Женечки, что женщина, как загипнотизированная, пошла к столику, села. Женечка поставила перед ней чашку, а потом протянула руку:
