— А есть и другой, нечестный и неблагородный?
— Конечно! Я дискредитирую вас, я вас соблазню, а мой друг-фотограф сделает снимок специальной камерой с того самого холма, который так красиво высится перед вашим домом. И предложу купить фотографии. Решайте сами, что для вас лучше.
— Вы удивительно откровенны! Лучше всего, милочка, не обращать на вас внимания.
— Легко сказать! Почему же вы с меня глаз не сводите?
И Лиза ушла победной соблазнительной походкой.
Катя, ждавшая своего выхода, сказала ей:
— Ты в ударе сегодня. Играешь эту чепуху так, будто мировой шедевр. Смотри, Иван Родионыч рассердится.
— Почему?
— Ты же знаешь, он любит, чтобы играли, как он говорит «ноздря в ноздрю», чтобы никто не тянул одеяло на себя. Ефиму пожалуется.
— Пусть подстраивается! — ответила Лиза, чувствуя в голосе своем незнакомые нотки.
И вот второй выход. Она уверена в себе. Она волнуется, но это волнение не от страха забыть слова или не вспомнить, куда идти и что делать. Все получится само собой! Нет, это волнение почти приятное, волнение почти наркотическое. Вот ради чего стоит жить! — второй раз повторила про себя Лиза.
Она вышла.
Она уверенно произнесла первую фразу.
Она уверенно стала отступать от надвигающегося на нее разгневанного «сэра Томаса» — Ивана Родионовича.
И вдруг наткнулась на бутафорское кресло и опрокинула его. Она растерянно оглянулась.
— Ваши условия? — грозно спрашивал «сэр Томас».
Лиза молчала.
— Ваши условия?! — с нажимом повторил Иван Родионович.
Приблизившись вплотную, он прошипел сквозь сжатые зубы:
— Ты что? Текст забыла? Полмиллиона. Скажи: полмиллиона!
— Полмиллиона, — прошептала Лиза.
— Не слышу! — явно не по роли возгласил Иван Родионович.
— Полмиллиона! — выкрикнула Лиза и бросилась за кулисы.
— Ты куда?! — встретила ее какая-то тетка. — Ты с ума сошла? У тебя вся сцена впереди, что с тобой?
Лиза прислонилась к стене. По лицу струился пот. Она ничего не помнит. Она забыла слова. Она ничего не хочет. Упасть, уснуть — и проснуться прежней!
И она стала сползать по стене.
Как сквозь вату слышала:
— Обморок у нее! Иван Родионович, тяни, давай монолог из следующей сцены, у Лизки обморок. Вывернемся, зритель съест! Потом скажешь, что она умерла от аборта!
Лиза потеряла сознание.
Она пришла в себя на каком-то диване за кулисами. Спектакль еще шел: она слышала радиотрансляцию. Лицо и грудь были мокрыми: на нее плескали водой. Над нею стояла все та же тетка с участливым лицом, в котором, однако, нельзя было не заметить некоторой удовлетворенной недоброжелательности.
— В чем дело? — спросила тетка.
— Не знаю…
— Ну, лежи, лежи. Это все нервы.
Через полчаса Лизу отвезли домой на служебной машине.
А на другой день она отправилась в психоневрологический диспансер. Врач, к которому она попала, очень заинтересовался ее случаем и предложил лечь в стационар, но она категорически отказалась, пообещав регулярно приходить на обследование. Похоже, врач был честолюбив и вознамерился научную работку написать о Лизе, имея под рукой и другие материалы о схожих, но не столь разительных прецедентах.
Лиза, законно болея (официальная версия: нервное истощение), с удовольствием осталась бы в домашнем одиночестве. Но насладиться этим одиночеством ей не дали.
Ей пришлось рассказать все Игорю.
Тот сначала никак не мог поверить.
— Ты хочешь сбежать, — сказал он. — Я понимаю! Это Люська подговорила тебя! Это ее идея, она спьяну болтала об этом! Придумали бы что-нибудь попроще! Сознайся, ты хочешь сбежать?
— Нет.
— Но не бывает же так! То есть бывает, что человек не помнит ничего, особенно если выпьет, у самого так бывало: целый день из памяти вылетает. Но главное-то все равно помнишь!
— А что главное? — задумчиво спросила Лиза.
— Не надо мне тут окончательное сумасшедшие разыгрывать! — нервно воскликнул Игорь.
Долго ходил по комнате, думал. Потом вдруг встрепенулся:
— Не понимаю! То есть ты действительно не помнишь даже, что я твой муж?
— Не помню.
— То есть я фактически сейчас для тебя чужой человек?
— Да. Так получилось. Я не виновата!
— Ну уж нет! В этой жизни кто чего хочет, тот это и получает!
