Жить безупречно, без упрёка невозможно. Звучит абсурдно «безупречно грешен», как вор, или «безупречно свят», как человек служивый. Оттенки у любого есть явленья. Чем выше столб, тем тень длиннее.
Безупречность не есть предмет стремленья к Абсолюту, так как слишком широко толкуется оно.
В среде чиновников безупречным считается холуй и подхалим.
В среде силовиков — рубаха парень, тот, что готов под пули лезть и водку пить, обычно оба дела совмещая.
Но вот возьмём среду творцов: художников, писателей, поэтов, музыкантов. Кто безупречен среди них? А если безупречен, то перед кем? Перед своей средой таких же как они. Да им плевать на всех, лишь свой талант лелеют. Но всё же кто–то и над ними есть, и это тот, кто вдохновляет. Но, вдумайтесь, вопросов сразу сколько возникает. Тот, кого никто не видел, готов сказать себе: «Я безупречен». Едва ли, он может лишь сказать: «Я очень старался вдохновить как можно лучше, но получилось то, что получилось».
«Забив» на всё, что не имеет смысла, попал наш Странник под раздачу. На выдохе последнем понял он, что человек не должен любоваться собой, им должен любоваться вдохновитель. Тобой любуются пусть те, кто выше.
Вдох Странник сделать не успел, но где–то далеко услышал: «О безупречности перед страшным судом не думай. Нет её, по факту она либо фанатизм, либо лукавство для отвода глаз. Другое дело честь и совесть, но их ты сохранил».
Господь вернул его обратно, и начал он вторую жизнь, добавив к старанию ещё и сосредоточенность. Не знал он раньше, что старание лежит в области сосредоточенности, теперь ему открылась эта грань. Что ж — заслужил. Раз заслужил, то — получи. Старается ведь только тот, кто сосредоточен, а если возможности сосредоточенья нет, то нет и смысла в чём–либо стараться.
И всю вторую жизнь он был сосредоточен, но конец пришёл и ей, скафандр поизносился, а может и поистаскался, я свечки у его постели не держал. А он мужик был хоть куда!
Глава четвёртая
Странник, вторая кончина
В небольшом захолустном и грязном российском городке, в холодной квартире, за колченогим письменным столом, среди разбросанных книг и рукописей сидел седой человек. Он ничего не писал, ни о чём не думал, он забывал. Он забывал свою прожитую жизнь, он стирал свою память, он готовил себя к принятию ещё неведомого ему, но уже прочувствованного. Он всю жизнь искал тайное, он искал человека, который никогда не существовал. Он обнаруживал его следы в книгах и архивных документах, в лицах прохожих и в шуме уличных разговоров. Он, во что бы то ни стало, хотел его найти. Он уже знал, что лицо нереальное, этот человек всё же имел имя. Он даже определил места его пребывания. Во всяком случае, его там видели и даже письменно зафиксировали в книгах факт пребывания.
Что он знал о нём? Имя: «Иностранец», «Заграничный гость», «Неизвестный», «Профессор», «Больной», Воланд, и др. [6]. Ближайшие знакомые с ним, из живших ранее, Гёте, Гоголь, Булгаков, видели его в России, на Украине и в Германии.
Живущие ныне встречали его в Испании на корриде, причём не в облике тореадора, а в обличии огромного красного быка. Но какая разница, в каком обличье, главное, что его узнали. Род деятельности: полиглот, историк, философ и «свой парень».
Человек очень устал, он не знал, где и когда он успел так нагрешить, чтобы так устать в этой своей жизни. Он изучил по чужим книгам и тайным рукописям многое о добре и зле, о свете и тени. Он утратил желания и перестал бояться. Он необъяснимо чувствовал чью–то близость рядом с собой, и он понял чью. На Земле он мог встретить только его. Он готовился и забывал.
Лопнула гитарная струна, на стол прыгнул чёрный кот, под окном завыла собака. Он закрыл уже ничего не видевшие глаза и погрузился во тьму. Куранты на Красной площади пробили ровно двенадцать часов при оглушительно полной Луне.
