Он мог бы придать ей фактуру и цвет клубничного мороженного. А если бы совсем сошел с ума — то даже состав и вкус. Кто сказал, что не может быть планеты из замороженной смеси молока, сливок и сахара? Но здесь, на этой, как сказал бы Эдгар По, запредельной Фуле, некому было оценить его изыски. Поэтому он построил компьюмониум сугубо утилитарной формы из слепленных вместе газовых гигантов. Наноботы быстро превратили косную материю — в основном водород и метан — в гигантское вычислительное устройство. Остальным небесным телам имена он давать не стал.
Эта хреновина позволяла ему не забивать себе голову проблемами трехмерного времени и 11-мерного пространства, гипер-струнами и прочей лабудой.
«Пусть слон думает, у него голова большая». — Странник с этим принципом жил, еще когда был человеком, так с какой стати ему менять его сейчас?
«Я подумаю об этом завтра»… в его случае превращалось в «Я подумаю об этом через пару тысяч лет».
Компьюмониум никогда не знал полной загрузки. 0,1 % от этой вычислительной мощности тратилось на расчет астрономических параметров и поддержание устойчивости системы Агасфера. Достаточно, чтобы вовремя отследить любую опасную тенденцию и известить хозяина.
Процента два приходилось на его игры и симуляции. В недрах мозга Мнемозины жили порожденные им миры… почти все из которых были заброшенными. Там были записаны несколько линий эволюции, давшие в итоге совсем уж смешные результаты. Там же были карманные планеты и звездные системы с их войнами и интригами, с пиратами, королями и президентами. Считавшими себя живыми и полными чувства своей значимости.
Но полноценным самосознанием он их не наделял. Это считалось аморальным и было незаконно. Хотя проверять никто бы не стал. Хранители бы с ног сбились следить за такой ерундой, как права симулякров.
И 97 % машинных ресурсов просто пребывало в покое. Чем их загрузить, он даже не представлял. Загрузить что ли симуляцию-матрешку: одна в другой, одна в другой… и так, пока не зависнет?
То, что у него был компьюмониум (сам термин был дериватом от слова «пандемониум») — было признаком его слабости, а не силы. Сильный синг и даже продвинутый ретр не нуждались во внешнем вычислителе, объединяя в своей сущности всё: и личность, и ее машинные придатки. Они бы вместо гигантской планеты-компьютера использовали крохотный шарик размером с кулак, помещенный в пределы своего «тела».
Но Странник не гнался за совершенством, считал погоню за ним чем-то вроде болезни. Ему нравилось, как выглядит эта штука во время парада планет раз в килогод. Нравилось, как преломляются в ее цветных облаках инфракрасные лучи нейтронной звезды. И как смотрится на ней рассвет и закат Агасфера. Когда он смотрел на это, он иногда напевал что-нибудь глупое и, как сказал бы Ницше, слишком человеческое.
Вот такой была его жизнь. Погасив собственное яркое свечение и приняв антропоформу (летать он предпочитал как плазмоид, в человеческой форме это смешно — выглядишь как Бэтмен или Супермен), он поставил стул в темноте межгалактического пространства, озаряемого лишь слабым сиянием Агасфера, и сел на него, в глубокомысленной позе мыслителя Родена.
Наверно это забавно, когда радиоактивный плазмоид с хвостом из ионизированного водорода, похожий на комету Галлея в момент приближения к Солнцу — имеет психосферу, как тридцатилетний примат из плоти и крови.
Но это было так. Он был ретром. То есть не дал себе подняться к ледяным высотам постчеловеческого разума, свободного от эмоций — или наделенного совсем другими, непостижимыми.
Странник тщательно хранил свою эмоциональную матрицу, сдувал с нее пылинки, переписывая ее из версии в версию, из тела в тело. Это был не предмет его гордости, а просто память. Как старая детская игрушка или вещь — машинка, обезьянка, зайчик, которая давно не нужна, но выкинуть которую больно, потому что с ней связано что-то дорогое в прошлом… А если она не занимает много места, то зачем ее выкидывать?
Где-то в бесконечной дали мерцала галактическая Нить Персея-Пегаса. Ее крохотной частичкой была галактика Млечный Путь. Когда Странник впервые увидел это своими «глазами», то усмехнулся. Уж очень система галактических нитей, разделенных пустотами-войдами, в разрезе была похожа на паутину нейронов человеческого мозга. Но это всего лишь совпадение, а не «разумный замысел».
