– Нет! – сказал. – Я не понимаю! Я не понимаю, почему одним нельзя, а другим можно. Почему один может в голом виде выскакивать на четвереньках из-за угла дома и пугать троллейбусы в полной уверенности, что это признают художественным достижением, а другому нельзя даже поссать с моста в Неву, ибо его мочеиспускание, видите ли, не есть художественный акт. Почему пугать троллейбусы голым – это искусство, а ссать в Неву – не искусство?
Борис Петрович невольно уставился на того, кого Дядя Тепа так неистово вопрошал. Оппонент Дяди Тепы, человек лет сорока пяти, с таинственным ромбиком на лацкане клубного пиджака и золотой серьгой в ухе, был, по всей видимости, культурологом; он шевельнул головой и столь же страстно ответил:
– Это было бы искусством, актуальным искусством, если бы ты, именно ты, отнесся бы к этому как... к... к искусству, как... к художественному акту, а ты просто ссал – без всякой задней мысли!
– Задняя мысль – это что? – спросил Дядя Тепа.
Посетители кафе, отвлекаясь от еды и напитков, поглядывали на спорщиков с любопытством.
– Не прикидывайся дураком! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю!
– Не понимаю!
– Ты не вкладывал в то, что ты делал, художественного содержания! Ты не манифестировал идею своего поступка как художественный акт. Ты не творил, а ссал, просто ссал! Ты не художник, ты не творец.
– А кто я?
– Ты самозванец.
Дядя Тепа совершил последний глоток; отодвинул кружку пустую.
– Хорошо. А если бы я насрал перед картиной Ван Гога?
– Но ты не насрал перед картиной Ван Гога. Перед картиной Ван Гога насрал не ты.
– А если бы я насрал перед картиной Ван Гога?
– Что значит «если бы»?! А если бы я был Ван Гогом? «Если бы, если бы»... Я не Ван Гог! Без всяких «если бы»! И ты не срал перед Ван Гогом!
– Так это искусство – обосраться перед Ван Гогом?
– Обосраться перед Ван Гогом – это обосраться перед Ван Гогом, но он не обосрался перед Ван Гогом...
– А что? Просто насрал?
– Нет, дорогой мой, далеко не просто.
– И это искусство?
– Это классика. Страница учебника.
– А поссать в Неву...
– А поссать в Неву – твое частное дело!
– Почему? Почему? Почему?
– Опять двадцать пять! Потому что ты не вкладывал в свой поступок художественного содержания!
– Откуда ты знаешь? Я как раз вкладывал!
– В восемьдесят втором году об этом еще никто не думал.
– Семьдесят девятом!
– Без разницы.
– Это у вас без разницы, это у вас никто не думал, а у нас как раз думали!
– Не было таких идей в восемьдесят втором!
– Он говорит, не было, когда было, – обратился Дядя Тепа к Борису Петровичу, призывая в свидетели, мол, погляди, с какими идиотами дело иметь приходится.
Борис Петрович воскликнул:
– Да вы пьяные, что ли?
Его не услышали.
– И не такие были идеи! – горячился Дядя Тепа. – Что мне ваши идеи? Не надо мне про идеи! За десять лет до вашего Ван Гога мы мочились в Неву – очень даже идейно. Очень даже концептуально. Художественная акция была. На глазах у народа!
– Ты фальсификатор. Ты нагло фальсифицируешь историю!
– Скажи: историю культуры.
– Да, историю актуальной культуры.
– У меня есть документ. Акт о задержании в милиции.
– Да подотрись ты своим документом! Тоже мне диплом. Нет, жук какой, а?! Двадцать лет бумажку хранил!..
– Я нарочно не хранил, просто нашел... весьма кстати...
– Нет, задним числом историю переписывать!
– Что было, то было.
– Было то, что твой поезд ушел. Жди следующего состава.
– Ничего не ушел! Я в первом вагоне!
– Ты кого воображаешь ваще из себя? Дедушку петербургского акционизма? – оппонент Дяди Тепы резко повернулся на стуле.
– Дедушку не дедушку, а что было, то было.
– Да ты не просто самозванец, ты мародер! Ты хоть представляешь, кого ты обкрадываешь? Ты хоть представляешь, на чью славу покусился, сукин ты сын?.. Чем ты там ссал в Неву? Может быть, кровью? Может, ты знаешь, что это такое – себе глаза проткнуть скальпелем? Может, ты куски от себя отрезал? Из окна вываливался? Может быть, тебя в смирительной рубашке к койке привязывали? Ты говно когда-нибудь ел? Нет? Не ел человеческого? И в петле не болтался? Кто ты такой? Где ты был эти годы? В какие игрушки играл? Уж больно ты выглядишь хорошо, больно здоровенький! Нет тебе нашего «да»! Тебя все, все презирать будут! Хер тебе будет наше признание, не дождешься!
