— Сильно ушибся? — участливо спросила крепко державшая его за руку шоферица.
— Ерунда.
— Как бы не так, ударился будь здоров, — всхлипнула она. — Наверное, сотрясение мозга…
При этих словах он почувствовал, что голова действительно раскалывается от боли, а перед глазами будто фотонегатив: волосы, глаза, рот шоферицы — всё бледно-белое, как ртуть.
— Боюсь, не выживешь…
— Какое «не выживешь», я только начинаю расследование! Чего это ты смерть мне призываешь?
— Когда это я тебе смерть призывала? — взвилась она. — Я сказала, что боюсь, не выживешь.
Страшная головная боль лишила желания продолжать разговор. Он протянул руку и погладил ее по лицу в знак примирения. Потом положил руку ей на плечо. Как санитарка на поле боя, она помогла ему перейти улицу. Неожиданно вспыхнули глаза-фары изящного лимузина, который воровато рванулся от тротуара, накрыв их обоих снопом резкого света. «Не покушением ли тут пахнет?» Он с силой оттолкнул шоферицу, но та еще крепче обхватила его руками. На самом деле никакое это было не покушение: вывернув на проезжую часть, лимузин скользнул прочь, как на крыльях. Вырвавшееся из выхлопной трубы белое облачко очень красиво смотрелось в свете красных габаритных огней.
А вот и ресторан «Пол-аршина». Весь залит огнями, будто там проходит пышное празднество.
По обе стороны от украшенного цветами главного входа стоят две официантки ростом не больше метра. На них одинаковая ярко-красная форма, одинаковые высокие прически, а на очень похожих лицах одинаковая улыбка. Они настолько похожи, что кажутся ненастоящими, этакими манекенами из пластика или гипса. Свежие цветы у них за спиной так удивительно красивы, что тоже кажутся ненастоящими — от чрезмерной красоты теряется ощущение жизненности.
— Добро пожаловать, рады вас видеть.
Распахиваются стеклянные двери чайного цвета.
В зале на облицованной стеклянными пластинами колонне он увидел пожилого мужчину жуткого вида, которого поддерживала перемазанная в грязи женщина. Когда до него дошло, что это их с шоферицей отражение, он совсем приуныл и собрался было повернуться и выйти, но к ним с невероятной скоростью скользнул — а казалось бы, ходит вперевалочку — одетый в красное малыш. Послышался его скрипучий голос:
— Господа к нам перекусить или попить чаю? Потанцевать или попеть караоке?
Малыш едва доставал следователю до колена, поэтому одному пришлось задрать голову, а другому нагнуться. Они смотрели друг другу в лицо — большой и маленький. Получалось, что следователь глядит на него свысока, и это помогло на какой-то миг преодолеть мрачное настроение. На лице малыша он заметил какое-то злобное выражение, от которого по спине пробежал холодок. За легкой, исполненной чувства собственного достоинства улыбкой, которой учат весь обслуживающий персонал в ресторанах, озлобленность все равно заметна. Подобно тому, как проступают чернила сквозь низкосортную рисовую бумагу.
— Мы желаем выпить и закусить, — выскочила вперед шоферица. — Я — добрая приятельница вашего управляющего, господина Юй Ичи.
— Я узнал вас, госпожа. — Малыш склонился в глубоком поклоне. — Пожалуйте наверх, в отдельный кабинет.
И повел их за собой. По дороге следователь не переставал дивиться, насколько похож этот шкет на маленьких демонов из «Путешествия на Запад».[153] Казалось даже, что в его широких шароварах прячется лисий или волчий хвост. Их с шоферицей обувь отражалась в начищенных до блеска мраморных плитках пола и казалась еще грязнее. Следователю стало стыдно за свой неприглядный вид. В зале танцевали несколько разряженных женщин в обнимку с пышущими здоровьем мужчинами. Сидевший на высоком стуле карлик в черном фраке и с белым галстуком-бабочкой играл на рояле.
Они поднялись за своим провожатым по винтовой лестнице и вошли в изысканно обставленную комнату. К ним подбежали две крошечные официантки с меню.
— Пригласите управляющего Юя, — сказала шоферица. — Скажите, что пришла «номер девять».
Пока они ожидали прихода Юй Ичи, шоферица, ничуть не смущаясь, скинула шлепанцы и вытерла о мягкий ковер измазанные в грязи ноги. Наверное, оттого, что в комнате было тепло, у нее засвербило в носу, и она несколько раз подряд звонко чихнула. Один раз ей никак было не чихнуть, и она, чтобы помочь себе, задрала голову и подставила лицо под раздражающий свет ламп, сощурив при этом глаза и приоткрыв рот. Этот ее вид следователю не понравился: словно охваченный любовной страстью осел принюхивается к моче ослицы.
