— Сделаю все, Хельга, что захочешь. Но то, что ты сказала, некрасиво. Нет: красиво и это; все только красиво, все безразлично.
— Вы разговариваете сегодня с непривычной мудростью, — вырвалось немного погодя из-под платка. Вы какой-то иной. — Я люблю вас — и хочу, чтобы мы еще здесь, прежде чем вы попадете — временно — в сумасшедший дом, скрепили свой второй брак — здесь, здесь — на этом месте!
И не отрывая рук от лица, она обняла его обнаженными ногами и стала его тянуть к себе. Он поддался, но это не было Либидо, разве только метафизическое: все целующее — и лишь поэтому целующее и Ее…
Однако сразу же, как только его ладони коснулись ее щек, она ужасно заорала… И продолжала орать дальше и дальше, жутко, заглушая грохот грома; казалось, целую вечность…
Внезапно рев превратился в хохот, и ноги Демоны снова обняли тело князя, все еще улыбавшегося… — Приди ко мне, о, приди, о, приди!..
И князь, величественный в своей пассивности, снова упал на княгиню… — «Только, только, только!.. Я сохраню тебе верность, навсегда, вопреки всем кругам ада!..»
Он снова коснулся ее. Не руками… И Демона теперь оставалась спокойной, только малюсенький, адский хохот прорывался сквозь ее платочек.
Но — через мгновение:
— Ты… Ты… Ты — здесь? — закричала она жутко, не показывая глаз. — Не ходи теперь, не ходи теперь сюда, ради Бога!
Штерненгох осмотрелся вокруг. И увидел неподалеку неясную зеленоватую тень… мерцавшую и вместе с тем чудеснейшим образом более спокойную, чем само солнце. Это была огромная фигура мужчины, с лицом, поражающим одним только взглядом, юношеским и все же таким величественным, божественно зрелым…
— Именно сейчас, говоришь? — завыла Демона. — Но именно сейчас — невозможно…
Князь не слышал ответа.
— «Невозможно», это проще и слаще всего, говоришь? — воскликнула она снова.
И теперь услышал Штерненгох определенные слова, беззвучные, слышимые лишь в душе.
— Ты сама невозможна! А слово Телом сотворено!
— Самый дорогой мой — не могу!
— Ты это сделаешь! Ты хотела сразу освободиться от него! От него! Задумав страшнее всего отомстить ему, ты страшнее всего отомстила сама себе!
— Да, я хотела! Иначе не могу…
— Дело сделано, дело сделано! Это победа! Пользуйся своей победой!
— Не размахивай так грозно надо мной этим страшным бичом! Я уже достаточно вкусила его там… там! Но Твой — ужаснее всех остальных…
— Слаще! Лишь еще один последний прыжок… Эй… эй!
— Перестань! я — готова отдаться ему — и не исчезнуть!.. Не открывай моих глаз! лучше их выбей!
— Это лишь половина спасения! Глаза надо открыть! Героически глядеть!
— Если я погляжу, я потеряю силу отдаться, и ужасный, необозримый ад разверзнется передо мной…
— Только если поглядишь, тогда найдешь силу отдаться.
— Взгляд — это погибель; только полуслепота терпима!
— Нетерпима только терпимость; и гибель Сияет. Она гремит все ближе и ближе, заливает Тебя уже, разве ты не видишь ее, Женщина?
— Я не хочу раствориться, даже во Всеобщем Сиянии. Я хочу быть Собой!
— Лишь Всеобщее Сияние есть Я. Лишь Ореолом Твоим является все сущее; лишь собственным Своим Ореолом являешься Ты!
— Я боюсь своего белого, бесформенного привидения и испытываю отвращение к нему; оно — чистое Ничто.
— Дня боится ночная бабочка. Душа, среди всех самая светлая и поэтому самая темная среди всех, есть чрезмерное Сияние: Ты, влюбившаяся во Тьму, пьешь ее так, что почти потонула в ней! Вверх, к вечной отчизне Твоей и Моей! За Мной, наконец!
И князь увидел, как тень, разгораясь все белее и могущественнее в пламя, растет, прорывает потолок темницы и возносит Свое сверхвеличественное, ласковое и одновременно ужасное лицо к облакам, выше облаков, к звездам, выше звезд… И из безграничной дали еще доносились последние догоравшие слова Бога:
«Я, супруг Твой на Небесах и Во Веки Веков, снизошел к тебе и стал человеком лишь для того, чтобы вывести тебя из болота Ночи. Это не удалось — там; но удалось здесь! Я послал тебя в багровое пекло и направлял все шаги твои. И того, кто ждет здесь Твоего Спасения. Через него я облегчил тебе и ускорил Победу, через него бросаю Тебе в омут Твой спасательный канат, — самый милостивый в своей жестокости… За мной, в бесконечное Сияние, жена Моя!»
