— Да, — кивнув, сказала Эрин. — В Эндикотте учится в частном колледже моя сестра Синди.
— Чудесно. В общем, после смерти мамы наш отец свихнулся. Он и раньше был со странностями, война во Вьетнаме покалечила его психику. С кончиной мамы он утратил опору и стал чудачить. До ближайшей школы было двадцать миль, поэтому учил нас всему папочка. По своей весьма специфической программе…
Коннор умолк, удивленный собственной разговорчивостью. Раньше он избегал исповедей о своем детстве, чтобы не слышать потом неприятных резких суждений и дурацких вопросов. Очевидно, заинтересованный блеск в глазах Эрин развязал ему язык.
— Он вбил себе в башку, что близится конец света, — продолжил Коннор. — И стал подготавливать нас к грядущему апокалипсису. Помимо математики и грамматики, мы изучали приемы рукопашного боя, социальную и политическую историю, основы сельского хозяйства, премудрости охоты. Также он учил нас всему, что необходимо для выживания в дикой местности. В общем, исподволь превращал нас в людей, способных уцелеть во время Армагеддона.
— Это поразительно! — воскликнула Эрин.
Коннор отрезал от бифштекса аппетитный кусочек, отправил его в рот и стал тщательно пережевывать. Эрин же не сводила с него восхищенных глаз и терпеливо ждала, когда он продолжит свой рассказ. Наконец он запил мясо пивом и произнес:
— Однажды к нам пожаловала сотрудница социальной службы из города. Так отец спрятал нас в лесу, а ей соврал, что мы уехали к родственникам в Нью-Йорк. А потом запугал доверчивую женщину ужасами, якобы ожидающими ее после всемирной катастрофы. Бедняжка чуть не лишилась чувств и поспешила убраться восвояси.
— И что же все вы, братья, думали тогда об этой галиматье?
— Папаша обладал харизматической внешностью, внушал доверие к себе. Лишенные в этой чертовой дыре возможности слушать радио и смотреть телевизор, мы верили всем его бредням. Пока Дэви не решил выбраться на разведку на вражескую территорию и взглянуть на мир своими глазами. Нам он сказал, что хочет поступить в колледж, хотя в действительности истосковался по женскому обществу. — Коннор улыбнулся, вспомнив этот забавный эпизод, но внезапно помрачнел и добавил: — А спустя год отец умер от инсульта.
Эрин сочувственно похлопала его ладонью по руке и спросила:
— И как же вы жили после его смерти?
— Похоронили его возле нашего дома, а потом стали искать работу. Дэви устроился на мукомольную фабрику, я взял на себя все домашние дела. Затем Дэви завербовался на флот, а я пошел учиться в колледж.
— И сколько же вам было лет, когда ваш отец умер?
— Мне — шестнадцать, Дэви — восемнадцать, Шону и Кевину — по двенадцать.
На глаза Эрин навернулись слезы, губы ее задрожали.
— Не принимай это чересчур близко к сердцу, — поспешил успокоить ее Коннор. — Наше детство, конечно, было необычным, однако и плохим его не назовешь. Мы с братьями жили в красивом месте, у нас была дружная, сплоченная семья. Мы многому научились у отца. Если бы не ранняя смерть матери, то нас вполне можно было бы считать счастливчиками.
Эрин промокнула салфеткой глаза и с улыбкой спросила:
— А какой она была?
— Честно говоря, мне запомнилось только, что она была хохотушкой в отличие от отца, обычно пребывавшего в задумчивости. Мама порой смешила его, но когда ее не стало, он вообще перестал смеяться.
— Из-за чего же она скончалась?
— Из-за кровотечения в результате внематочной беременности. Случилось это в январе, когда все дороги в город завалило снегом. А до больницы от нас и летом-то было нелегко добраться.
Эрин ахнула и прикрыла рот салфеткой.
— Только не плачь, ради Бога! — воскликнул Коннор, проклиная себя за болтливость. — С тех пор прошло почти тридцать лет.
Эрин шмыгнула носом и захлопала глазами. Коннор невольно протянул руку к ее бархатистой щеке и смахнул слезу. Эрин испуганно отшатнулась, он отдернул руку и случайно задел бокал с минеральной водой. К счастью, бокал не разбился, упав на стол, но скатерть стала влажной. Коннор чертыхнулся, Эрин же прошептала:
— Это пустяки, я сама виновата.
Оба снова принялись за еду, остывавшую на тарелках. Звон столовой посуды в наступившей тишине напомнил Коннору, что его отец, Эймон Маклауд, не позволял своим детям болтать за обедом и жестикулировать. Запрет на пустые разговоры тяжелее всех переносил Шон, готовый тараторить без умолку с утра до вечера.
