— Кто она тебе, Грим? Я никогда не видел, чтобы ты так беспокоился о жертве.
Я слышу, как он проходит дальше в комнату, и инстинктивно выпрямляюсь, используя большую часть своего тела, чтобы спрятать девушку от его внимательного взгляда.
— Не беспокоюсь — просто жду Дока, — отвечаю я в ответ на его любопытство.
— Тогда почему ты защищаешь её, брат? — надавливает он ещё раз, заставляя меня сорваться, мои кулаки сжимаются. Я никогда не хотел идти против Коула Хантера, моего брата, хоть и не по крови, но по связи, но я пойду, если он будет и дальше давить.
— Я же сказал, что она — никто, — выдавливаю я сквозь зубы, по-прежнему находясь спиной к нему. — Я никогда раньше в своей жизни не видел её. Скорей всего, она умрёт в течение часа. Я забрал её из дома Форестера. Всё сделано.
— Ты взял Форестера сам? — неверие слышится в его словах. — Какого хрена, Грим, я же сказал тебе — ещё не время. Я приказал тебе не делать это одному, — гнев вытесняет неверие, сильнее понижая тембр его глубокого голоса, превращая в тот, который некоторые могли бы интерпретировать как предупреждающее рычание животного. Но я не воспринимаю его как угрозу. Я слышу в нём вызов.
Смело разворачиваясь на ногах, чтобы быть лицом к нему, мои кулаки сжимаются по бокам, руки дергаются от неудержимой потребности причинить вред и увидеть кровь.
— Я просто сказал, что дело сделано, — заявляю я своим собственным предупреждающим тоном. — Форестер — лишь оболочка и остатки жира и костей. Я перерезал его глотку и оставил на полу его же студии, и даже не отрезал его червивый член в виде сувенира. Теперь ты счастлив? Или я должен выдать тебе полную версию? Тогда ладно: сначала я замочил ублюдка в домике охраны. Он был слишком занят, смотря какого-то круглолицего придурка на YouTube. Каждый раз, когда камера наводилась на тушку придурка или сиськи жиртреста, парень из безопасности сжимал свой паршивый член так, как будто пытался убить гребаную штуку. После того, как я приколол его к креслу, воткнув кинжалы в его оба глаза, я убедился, что взял его другую руку, чтобы открывать все сканеры отпечатков пальцев на воротах. Затем…
— Достаточно, — ревёт он, двигаясь вперед, пока мы не оказываемся нос к носу. — Я отдал тебе прямой приказ, Грим. Ты снова не подчинился мне, подвергая опасности не только себя, но и любого невинного в том доме, — он вперивается в меня взглядом в течение целых двадцати секунд молчания, прежде чем прикрывает их со страдальческим вздохом.
— Что, если бы кто-то из «Багряного Креста» выжил и видел тебя?
— Их не было, и они бы не смогли, — прерываю я.
Его глаза быстро распахиваются.
— Что, если бы ты провалился?
Коул никогда не показывает слабость в виде эмоций. Помимо гнева — только гнев и случайный взрыв ярости, Коул — беспристрастный, надменный, хладнокровный и холодный. Но сейчас в его глазах что-то ещё. Эта слабая эмоция, но, тем не менее, она там присутствует. Страх. Сопереживание. Сострадание. Забота. Всё из этого из-за меня.
И это чертовски выводит меня из себя.
— Я никогда не терплю не удач. Так что, если ты закончил с этими тошнотворным откровенным разговором по душам, то я должен найти грёбаного Дока, прежде чем эта сука умрёт на твоем дорогущем диване.
Я не хочу оставлять её, но я сделаю это, если это означает, что я смогу избежать обеспокоенности в глазах Коула.
Он знает, что Форестер сделал со мной. Он знает, потому что я был бы мёртв, если бы он не спас меня. Я навсегда увековечен в одном из больных фильмов Форестера. Мой последний вздох навечно зациклен на повторе, в то время как извращенные ублюдки во всем мире передёргивают свои члены на смерть униженного, травмированного маленького мальчика.
— Уйди с дороги, Хантер, — требую я. Моя кровь кипит в венах от близости его тела к моему. Мой собственный разум кричит на меня, что надо убраться от его глаз, смотрящих на меня, потому что в них вспыхивает жалость.
— Оставайся здесь с девушкой, — наконец, отвечает он. — Я пойду и выясню, почему Дока нет так долго.
А затем он уходит.
Не мигая, смотрю на пустой дверной проём, из горла рвутся рваные вдохи. Кровь мчится к мозгу и приливает к глазам, давление за моими веками повышается, и только одна вещь сможет остановить мой окончательный взрыв.
