Он хладнокровный убийца с пристрастием к сладкому, становящийся косноязычным, когда обедает со мной. Существует так много противоречий в этом мужчине, что я не думаю, что когда-нибудь смогу понять его, и часть меня даже не хочет пытаться.
— Я сохраню твой секрет, — спокойно отвечаю я.
Он медленно наклоняется вперед, его большой палец ловит уголок улыбки на моём рте. Его прикосновение в равной степени заряжает электричеством и успокаивает. Еще одно противоречие.
— У тебя… эм, просто было немного соуса здесь, — застенчиво произносит он перед тем, как прекращает ко мне прикасаться, и уходит с грязными тарелками.
Я надеюсь, что звук открытого крана, скрывает моё глубокое и рваное дыхание. Место, где его большой палец прикоснулся к моей коже, покалывает от отголоска прикосновения, и мой живот по-прежнему переворачивается, как это часто случается в его присутствии.
— Я пойду и приведу себя в порядок, — говорю я в его направлении, вставая на дрожащих ногах и используя всё свое умение, чтобы замаскировать мои странные крутящиеся и беспорядочные эмоции. — Я вернусь.
В маленькой пахнущей плесенью ванне я брызгаю водой в лицо и держусь за раковину. Я тянусь к стене над ней и провожу пальцами по маленькому зеркалу. Если бы я могла видеть, кем бы я была, понравилось бы мне моё отражение?
Я, может быть, и слепая, но мой разум нет, и я могу ощущать, как все меняется между Гримом и мной. Эту образовавшуюся связь из колючей проволоки, что навсегда соединила нас, что становится всё сильней, я чувствую, как она крепнет, становясь менее острой при прикосновении и ещё более явной. Мы связаны — он и я, и не просто обстоятельством, а чем-то более материальным.
Глубоко вздохнув, я выпрямляюсь и поворачиваюсь спиной к женщине, которую никогда не увижу. И только из-за того, что я не могу её видеть, не делает её менее реальной или менее сильной. Это как вера. Вы не можете увидеть её, но она есть, даже когда вы ощущаете себя покинутыми. Я не могу видеть её, но она всегда здесь, даже когда я чувствовала себя сломанной и не подлежащей восстановлению.
Я более собрана к тому времени, когда покидаю ванную. Я не подготовлена к чему-либо, что может или не может произойти, но также я не боюсь этого.
Когда я захожу на кухню, там пусто, так что я прохожу дальше в крошечную гостиную, но там его тоже нет. Я отпускаю мои чувства через дом и ощущаю его, мои ноги несут меня к нему, прежде чем я понимаю, что делаю. Дверь спальни приоткрыта, в комнате тихо, но я знаю, что он находится там. Когда я ближе подхожу к двери, медленно приоткрываю её, я жду, тщательно прислушиваясь к любым звукам. В комнате всё ещё тихо, кроме звука его дыхания. Я приближаюсь к кровати и аккуратно опускаюсь на матрас, пока не ложусь на свою сторону лицом к нему. Его дыхание не меняется, он спит, и это один из тех моментов, когда я хочу иметь возможность видеть его. Я оплакиваю упущенный шанс изучить его, испить его, пока он дремлет, и запомнить каждую его черту. Робкими пальцами я тянусь всего лишь для ещё одного воспоминания о его лице. Я не ближе, чем в дюйме от его кожи, когда его рука грубо хватает моё запястье со зверской силой. Я не могу сдержать хныкающий вздох, соскользнувший из моих губ, и в ту же секунду я осознаю, что он открыл свои глаза. Он не дает мне даже мгновения, чтобы вырываться на свободу, прежде чем притягивает к себе, его нога поднимается, чтобы прижать меня к кровати, рука расслабляется на тонких косточках моего запястья. Его горячее дыхание поражает моё лицо, а его слова выходят как хриплое рычание.
— Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне, Кал, но никогда не делай это тогда, когда я этого не вижу. Ты меня поняла?
Моё сердце грохочет в груди, лёгкие усилено работают, чтобы получить кислород, грудь вздымается, касаясь его предплечья.
— Да, — бездыханно отвечаю я. «Да — прикасаться, да — я понимаю».
Его хватка ещё больше ослабевает, и он наклоняется ко мне, его лоб прикасается к моему, и страдальческий тон сопровождает его следующие слова.
— Я не хочу причинять тебе боль, Кал. Я покончу с собой, прежде чем причиню тебе боль.
