— Кто это сделал с тобой?
Он громко и шумно вздыхает.
— Я скажу тебе, если ты скажешь, какого цвета у меня глаза.
— Зелёные, — незамедлительно отвечаю я. — Не как летняя трава, а цвета лесного мха.
Он задерживает дыхание, затем ещё раз медленно выпускает воздух. Я по-прежнему изучаю его лицо своими пальцами, так что я тут же чувствую, как он нахмурил брови и глубокую морщину на его лбе. Он хочет понять, как я узнала, пока также пытается выкрутиться от того, чтобы не рассказывать о своём шраме.
Обдуманные слова выходят через его стиснутые зубы, и он, наконец, отвечает на мой вопрос.
— Моя мать, а мужик, от которого я тебя вытащил, закончил её мелкую ручную работу.
Моё сердце пропускает удар, прежде чем переходит безумной гонке. Я ожидала, что он скажет, что это произошло в битве. Я не была готова к его признанию, что однажды он был собственностью так же, как и я.
— Поэтому ты был там в тот день? Ради возмездия?
— Да, и если б я мог убить этого ублюдка ещё раз, я бы убедился, что воспользовался каждым часом длинного дня.
Я оглядываюсь назад, позволяя моему разуму быстро скользить по воспоминаниям о том времени:
Тот мужчина владел мной короткий период времени до того, как пришел Грим и спас меня. Две недели, возможно чуть больше. И я была неоднократно использована такими способами, которые стёрла из своих воспоминаний. Мне было отказано в основах выживания, и когда моё тело могло, я поглощала гнилую воду из туалета в своей тёмной клетке со случайными отходами заплесневелого хлеба, брошенного в мои ноги. День, когда Грим унёс меня оттуда, был днем, когда я решила сдаться. Я оплакивала то, что опозорила Дамарис, говоря ей, что мне жаль, что у меня нет больше желания жить и что я устала и хочу присоединиться к ней. Когда тот в последний раз мужчина забрал меня в свою игровую, я была готова. Готова со всем покончить.
Я слышала, как открылась дверь, даже сквозь вульгарные стоны, срывающиеся с губ мужчины, звук был даже громче, чем удар его бёдер о нежную кожу моей задницы.
Он порезал меня в тот день больше, чем во все предыдущие разы. Старые шрамы чесались, когда они заживали, а новые порезы жгло, когда он и его люди по очереди мочились на мои открытые раны. Когда они привязали меня к той скамье, и он приказал им уйти, злоба улавливалась в его дыхании, пока он едва сдерживал своё возбуждение, я поняла. Независимо от того, что я уже решила, сегодня всё выйдет из-под моего контроля. И из-за того, что я уже сдалась. Это было своего рода милостью.
Затем он зверски что-то запихнул внутрь меня так глубоко и так сильно, что я была близка к обмороку. Но на этом он не остановился. Оставив одно из отверстий в моем теле заполненным и кровоточащим, он грубо открыл моё заднее отверстие своими большими пальцами и толкнулся туда под завязку. Разрыв моей промежности вернул меня в сознание: вся нижняя часть моего тело горела в огне, как если б меня рвали на части. И именно такой Грим и нашел меня.
Истекающую кровью, разорванную, используемую и настолько близко к смерти, о которой я молила. Но Грим вернул меня назад. Я помню, как краем уха услышала описание моих травм медсестре, от доктора, который заботился обо мне, когда я впервые прибыла в «Хантер Лодж». Я слышал, как он описывал извлечение двенадцатидюймового деревянного жезла из моих внутренностей, сотни внутренних и внешних швов на моих влагалище и заднем проходе, сильные антибиотики, что вливали в меня внутривенно, потому что сепсис вызывал крайнюю обеспокоенность из-за моих многочисленных сочащихся нарывов.
Грим видел меня такой: не подлежащую восстановлению, доведенную до звероподобного состояния оболочку из плоти и костей, и всё же не отпустил. Он прижимал меня к себе, защитил и дал мне свободу.
Я возвращаюсь мыслями к его подарку и понимаю, что если кто и заслуживает моей правды, то это Грим.
— Я родилась слепой, или, по крайней мере, я другой себя не помню. Моя сестра, Дамарис, защищала меня. Она хранила мою слабость в тайне, чтобы гарантировать моё выживание, и я… приспособилась, быстро участь, как маскировать это.
