На болоте, как и в ту ночь, когда они с дедушкой начинали свое дело, стоял густой прохладный туман. Только сегодня не было тихо: на панской ниве слышались голоса. Видно, жали и ночью, чтоб не осыпалась пшеница. Гриша удивлялся, что шел один и не боялся ни ведьм, ни русалок, хотя хорошо знал, что как раз в эту пору они целыми хороводами кружатся на болотах, греются под луной.
Никогда работа не радовала его так, как сегодня. Стоя по колено в воде, сбегавшей с панского болота, Гриша глубоко вонзал лопату в густой, вязкий торфяник и отбрасывал в сторону большие, тяжелые глыбы. Старался изо всех сил, искренне веря, что с каждым пластом выброшенной земли дедушке становится легче. Лицо его было мокрым, губы солеными от пота, полотняная рубашка прилипла к спине, ноги в мокрых постолах онемели и, казалось, набухли от воды, как деревянные. Но, не разгибаясь, он продолжал свое дело.
Когда канава подошла к участку, на деревне пропели первые петухи. Напившись воды из речки и немного отдохнув, Гриша поплевал на руки, нывшие от усталости, и снова взялся за лопату.
К рассвету голоса жнецов на панской ниве умолкли. Болото крепко спало под тяжелым потемневшим пологом тумана. Только в деревне перекликались петухи да в ольшанике пробовали свои утренние голоса болотные птицы. Но Гриша не слушал их пения. На отцовском участке рождались новые, более радостные звуки — тихий шелест и плеск воды. Сначала, когда канава подошла к залитому участку, вода лишь с самого края замутилась, закружилась. Потом, когда Гриша выбросил еще несколько пластов земли, вода резвыми струйками устремилась в канаву. Сильнее, сильнее — и наконец пришло в движение все болотце, огороженное заросшей камышом межой. Взяв на плечо лопату, Гриша пошел домой медленно, бесшумно, словно боялся расплескать свою радость. В ушах его долго стоял тихий говор уходящей с заболоченного поля воды.
Возвратился он, когда мать только проснулась и еще не ходила в сарай будить его. Вошел в хату, для вида протирая глаза кулаком. Ни мать, ни дед ничего не поняли. После завтрака, когда мать ушла на огород, Гриша подошел к дедушке.
— Плохо мне, плохо! — стонал дед.
Гриша наклонился над больным и прошептал:
— Дедушка, выздоравливайте. Вода уже сошла. Наша земля скоро высохнет.
Дед повернул забинтованную голову, лицо его было покрыто синяками, и Гриша узнавал только большие, скорбные глаза. Сейчас эти глаза спрашивали, робко радовались и в то же время боялись. Гриша поспешил все объяснить, чтобы успокоить его.
Выслушав рассказ внука, дед положил руку ему на плечо и тихо проговорил:
— Пожить бы. Увидеть, каким ты вырастешь.
Утром звуки по лесу разносятся далеко, далеко. Но здесь, куда Гриша забрел со стадом, не слышно было ни одного человеческого голоса. Только птицы, да в те поют как-то несмело, словно все время к чему-то прислушиваются. Коровы разбрелись по большой зеленой поляне. Гриша резал лозу, хотел сплести кошик для ловли вьюнов. Вспомнив, что каждое лето дед ловил и сушил на зиму вьюнов, Гриша решил заменить старика в этом деле. Конечно, если стражник поймает с кошиком, хорошего не жди. Но лучше об этом не думать.
Нарезав ровненькой красной лозы, он устроился на высоком пеньке так, чтоб видна была вся поляна, по которой разбрелись коровы.
Вдруг в лесу послышался топот скачущего коня. Потом показалось, что кто-то вскрикнул. Гриша насторожился. Крик больше не повторился. А топот начал быстро удаляться и наконец растаял в лесной глубине.
Но до чуткого слуха Гриши долетел какой-то непонятный, хватающий за сердце звук, словно кто-то плакал.
Прислушался — и вправду плачет. Совсем рядом. Не то в ольховых кустах на полянке, не то за ближними соснами. Гриша пошел на странный звук. На поляне никого. Вошел в лес, теперь показалось, что плач позади. Но вот он прекратился, будто бы тот, кто плакал, тоже прислушивался.
«Заметил меня», — подумал пастушок и замер. Внизу, вокруг себя, ничего не увидел. И стал смотреть вверх, на деревья. Может, это какая-то еще неизвестная ему птичка? На маленьких деревьях ничего не было видно. На большой сосне, поднимавшейся выше всех, деловито постукивал дятел. Склоненная набок зеленая макушка сосны качалась, хотя ветер давно утих. Но Гриша уже знал, что верхушки высоких сосен раскачиваются даже в самую тихую погоду.
