Стихотворения, не вошедшие в сборники - страница 24

---

Перейти на стр. ОК

---

В цветах волшебного пожара

попроще что-нибудь пиши,

во славу ходкого товара,

в утеху бюргерской души.

И в лакированной коробке,

в чревовещательном гробу,

послушна штепселю и кнопке,

пой, говори, дуди в трубу.

И не погибель, а погоду

ты нам из рупора вещай.

Своею жизнью грей нам воду,

страницу книги освещай.

Беги по проводу трамвая,

бенгальской искрою шурша,

и ночь сырая, городская

тобою странно хороша.

Но иногда, когда нальется

грозою небо, иногда

земля притихнет вдруг, сожмется,

как бы от тайного стыда.

И вот — как прежде, неземная,

не наша, пролетаешь ты,

прорывы синие являя

непостижимой наготы.

И снова мир, как много сотен

глухих веков тому назад,

и неустойчив, и неплотен,

и Божьим пламенем объят.

1925 г.

ПУТЬ

Великий выход на чужбину,

как дар божественный, ценя,

веселым взглядом мир окину,

отчизной ставший для меня.

Отраду слов скупых и ясных

прошу я Господа мне дать, —

побольше странствий, встреч опасных,

в лесах подальше заплутать.

За поворотом, ненароком,

пускай найду когда-нибудь

наклонный свет в лесу глубоком,

где корни переходят путь, —

то теневое сочетанье

листвы, тропинки и корней,

что носит — для души — названье

России, родины моей.

<13 декабря 1925>

ЛЫЖНЫЙ ПРЫЖОК

Для состязаний быстролетных

на том белеющем холму

вчера был скат на сваях плотных

сколочен. Лыжник по нему

съезжал со свистом; а пониже

скат обрывался: это был

уступ, где становились лыжи

четою ясеневых крыл.

Люблю я встать над бездной снежной,

потуже затянуть ремни…

Бери меня, наклон разбежный,

и в дивной пустоте — распни.

Дай прыгнуть, под гуденье ветра,

под трубы ангельских высот,

не семьдесят четыре метра,

а миль, пожалуй, девятьсот.

И небо звездное качнется,

легко под лыжами скользя,

и над Россией пресечется

моя воздушная стезя.

Увижу инистый Исакий,

огни мохнатые на льду

и, вольно прозвенев во мраке,

как жаворонок, упаду.

Декабрь 1925

Riesengebirge

UT PICTURA POESIS[5]

M. В. Добужинскому

Воспоминанье, острый луч,

преобрази мое изгнанье,

пронзи меня, воспоминанье

о баржах петербургских туч

в небесных ветреных просторах,

о закоулочных заборах,

о добрых лицах фонарей…

Я помню, над Невой моей

бывали сумерки, как шорох

тушующих карандашей.

Все это живописец плавный

передо мною развернул,

и, кажется, совсем недавно

в лицо мне этот ветер дул,

изображенный им в летучих

осенних листьях, зыбких тучах,

и плыл по набережной гул,

во мгле колокола гудели —

собора медные качели…

Какой там двор знакомый есть,

какие тумбы! Хорошо бы

туда перешагнуть, пролезть,

там постоять, где спят сугробы

и плотно сложены дрова,

или под аркой, на канале,

где нежно в каменном овале

синеют крепость и Нева.

25 апреля 1926

"Пустяк — названье мачты, план — и следом…"

Пустяк — названье мачты, план — и следом

за чайкою взмывает жизнь моя;

и человек на палубе, под пледом,

вдыхающий сиянье — это я.

Я вижу на открытке глянцевитой

развратную залива синеву,

и белозубый городок со свитой

несметных пальм, и дом, где я живу.

И в этот миг я с криком покажу вам

себя, себя — но в городе другом:

как попугай пощелкивает клювом,

так тереблю с открытками альбом.

Вот это — я и призрак чемодана;

вот это — я, по улице сырой

идущий в вас, как будто бы с экрана,

и расплывающийся слепотой.

Ах, чувствую в ногах отяжелевших,

как без меня уходят поезда,

и сколько стран, еще меня не гревших,

где мне не жить, не греться никогда!

И в кресле путешественник из рая

описывает, руки заломив,

дымок из трубки с присвистом вбирая,

свою любовь — тропический залив.

18 июня 1926

Шварцвальд

БИЛЕТ

На фабрике немецкой, вот сейчас, —

дай рассказать мне, муза, без волненья! —

на фабрике немецкой, вот сейчас,

все в честь мою, идут приготовленья.

Уже машина говорит: "Жую,

бумажную выглаживаю кашу,

уже пласты другой передаю".

Та говорит: "Нарежу и подкрашу".

Уже найдя свой правильный размах,

стальное многорукое созданье

печатает на розовых листах

невероятной станции названье.

И человек бесстрастно рассует

те лепестки по ящикам в конторе,

где на стене глазастый пароход,

и роща пальм, и северное море.

И есть уже на свете много лет

тот равнодушный, медленный приказчик,

который выдвинет заветный ящик

и выдаст мне на родину билет.

14 мая 1927

РОДИНА ("Бессмертное счастие наше")

Бессмертное счастие наше

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---