Стихотворения, не вошедшие в сборники - страница 21

---

Перейти на стр. ОК

---

"Отдалась необычайно…"

Отдалась необычайно

на крыле тупом и плоском

исполинского Бехштайна,

и живая наша тайна

в глубине под черным лоском

глухо струны колебала.

Это было после бала, —

и, подобные полоскам

густо вытканной гуаши,

лунные лучи во мраке

отражались в черном лаке,

и глухие вопли наши

упоительно пронзали

бездны струнные Бехштайна,

нас принявшего случайно

после бала, в темном зале…

<24 сентября 1924>

"Откуда прилетел? Каким ты дышишь горем…"

Откуда прилетел? Каким ты дышишь горем?

Скажи мне, отчего твои уста, летун,

как мертвые, бледны, а крылья пахнут морем?

И демон мне в ответ: "Ты голоден и юн,

но не насытишься ты звуками. Не трогай

натянутых тобой нестройных этих струн.

Нет выше музыки, чем тишина. Для строгой

ты создан тишины. Узнай ее печать

на камне, на любви и в звездах над дорогой".

Исчез он. Тает ночь. Мне Бог велел звучать.

27 сентября 1924

Берлин

СТРАНА СТИХОВ

Дай руки, в путь! Найдем среди планет

пленительных такую, где не нужен

житейский труд. От хлеба до жемчужин —

всё купит звон особенных монет.

И доступа злым и бескрылым нет

в блаженный край, что музой обнаружен,

где нам дадут за рифму целый ужин

и целый дом за правильный сонет.

Там будем мы свободны и богаты…

Какие дни. Как благостны закаты.

Кипят ключи кастальские во мгле.

И, глядя в ночь на лунные оливы

в стране стихов, где боги справедливы,

как тосковать мы будем о земле!

26 октября 1924

КОСТЕР

На сумрачной чужбине, в чаще,

где ужас очертанья стер,

среди прогалины — горящий,

как сердце жаркое, костер.

Вокруг синеющие тени,

и сквозь летающую сеть

теней и рдяных отражений

склоненных лиц не рассмотреть.

Но, отгоняя сумрак жадный,

вот песня вспыхнула в тиши,

гори, гори, костер отрадный,

шинели наши осуши.

И снова всколыхнулись плечи,

и снова полнозвучный взмах,

кипят воинственные речи,

и слезы светятся в глазах.

Зверье, блуждающее в чащах,

лесные духи и ветра

бегут от этих глаз горящих

и от поющего костра.

Зато с каким благоговеньем,

с какою верой в трудный путь,

утешен пламенем и пеньем,

подходит странник отдохнуть.

26 ноября 1924

Берлин

ТРИ ШАХМАТНЫХ СОНЕТА

1

В ходах ладьи — ямбический размер,

в ходах слона — анапест. Полутанец,

полурасчет — вот шахматы. От пьяниц

в кофейне шум, от дыма воздух сер.

Там Филидор сражался и Дюсер.

Теперь сидят — бровастый, злой испанец

и гном в очках. Ложится странный глянец

на жилы рук, а взгляд — как у химер.

Вперед ладья прошла стопами ямба.

Потом опять — раздумие. "Карамба,

сдавайтесь же!" Но медлит тихий гном.

И вот толкнул ногтями цвета йода

фигуру. Так! Он жертвует слоном:

волшебный шах и мат в четыре хода.

<30 ноября 1924>

2

Движенья рифм и танцовщиц крылатых

есть в шахматной задаче. Посмотри:

тут белых семь, а черных только три

на световых и сумрачных квадратах.

Чернеет ферзь между коней горбатых,

и пешки в ночь впились, как янтари.

Решенья ждут и слуги, и цари

в резных венцах и высеченных латах.

Звездообразны каверзы ферзя.

Дразнящая, узорная стезя

уводит мысль, — и снова ум во мраке.

Но фея рифм — на шахматной доске

является, отблескивая в лаке,

и — легкая — взлетает на носке.

<30 ноября 1924>

3

Я не писал законного сонета,

хоть в тополях не спали соловьи, —

но, трогая то пешки, то ладьи,

придумывал задачу до рассвета.

И заключил в узор ее ответа

всю нашу ночь, все возгласы твои,

и тень ветвей, и яркие струи

текучих звезд, и мастерство поэта.

Я думаю, испанец мой, и гном,

и Филидор — в порядке кружевном

скупых фигур, играющих согласно, —

увидят все, — что льется лунный свет,

что я люблю восторженно и ясно,

что на доске составил я сонет.

<30 ноября 1924>

ШЕКСПИР

Среди вельмож времен Елизаветы

и ты блистал, чтил пышные заветы,

и круг брыжей, атласным серебром

обтянутая ляжка, клин бородки —

все было, как у всех… Так в плащ короткий

божественный запахивался гром.

Надменно-чужд тревоге театральной,

ты отстранил легко и беспечально

в сухой венок свивающийся лавр

и скрыл навек чудовищный свой гений

под маскою, но гул твоих видений

остался нам: венецианский мавр

и скорбь его; лицо Фальстафа — вымя

с наклеенными усиками; Лир

бушующий… Ты здесь, ты жив, — но имя,

но облик свой, обманывая мир,

ты потопил в тебе любезной Лете.

И то сказать: труды твои привык

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---