В этой жизни успел убедиться — остывает горячая страсть;
Назови меня другом, царица, и яви, о богиня, власть.
Ты сильнее, чем день или утро, больше горя и счастья времен;
Прозерпина, даруешь нам мудро не печаль и не счастье, а сон.
Сладки танцы голубки, и сладок дух вина от лозы молодой;
Но твоим дарам люди рады, не любви и не пене хмельной.
Трижды славен бог Аполлон, его кудри и струны из золота,
Нам идти за ним горько — он чудным ликом прекрасен, но холоден.
Я от пенья устал, и венок раздирает мне лоб; на воле
Отдохнуть хочу, одинок, от молитв, от восторга и боли. 10
Боги дали дыханье на час; о них больше узнать не суметь,
Как любовь, они мучают нас, и они же прекрасны как смерть.
Вас, казнили, о Боги, и вымели вон, и тронов лишили навек,
Говорят, что мир освобожден, и не будет страдать человек!
В Граде новые Боги, в цветах, ими порваны ваши плети,
Состраданье в Божьих сердцах, и в жалость тела их одеты.
Но, по мне, новизна бесплодна, пошлых дней тщета неприкрыта,
Сколько было героев свободных, тех, чья слава ныне забыта!
Это схватка упорных бойцов: само Время и Боги в борьбе,
Из Любви иссохших сосцов жизни сок забирают себе. 20
Примиритесь, звенит мой голос, да, вы все, отдохните чуть,
От Любви отойдите голой, да ее не иссякнет грудь.
Ты выцедишь всё, Галилеянин? Ведь нет тебе дела до них —
До шествий в лаврах с пэанами, до нимф веселых лесных,
Чьи груди пуха нежней и колеблются в такт дыханью;
До милой Любви гостей, их предсмертного ликованья?
О стопы крылатых часов, вы единой бряцаете лирой,
Вы огонь среди моря ветров, и цветочной одеты порфирой!
Разве царство иное, и лучшее, ты сможешь создать без усилья?
Нет, всякая жизнь — дело случая, у живого непрочные крылья. 30
Немного спустя все умрём, и жизнь сменит ночи тень,
Второй раз сюда не придем, и встретит не нас новый день.
Печали и горести ждут, суждено много слез нам пролить,
Зачем предназначен нам труд, и горя все тянется нить?
Ты победил, Бог страны Галилеской, ты серым окрасил мир;
Напились мы вод Летейских, и смерть нам сготовила пир.
Юный лавр бросил вызов зиме, и любовь сладка молодая;
Но сожжёт её горечь измен, и не пережить лавру мая.
Уснём ли спокойно в конце? Охвачен мир смерти холодом,
Вера древних в страданья венце, веяньем новым расколота. 40
О безбрежное море — судьба, в нем душа утвердилась скалой;
Но ее оглушает борьба, ослепляет взор пенный прибой.
Лишены губы крови живой, переломлены розги и дыбы!
В смутном нимбе стоит святой, перед ним Богов мертвых глыбы!
Их предали в сердец глубине, хотя каждый колени сгибал,
И молитв не осталось во мне — созерцаю эпохи финал.
Утонченности дни ушли, все восторги, печали отброшены
Повседневность, все пеной залив, разъедает подробности прошлого.
За высокой оградой земли, от всех скрывшей к морю проход,
Волны кружат, крушат корабли, смелых гибель в злой бездне ждет. 50
Там, могучий, с огромным телом, морями одет как крылами,
Непостижным нам занят делом, полн вещей, незнаемых нами,
Ощетинен оружьем рогов, и клыков ядовитых, и бивней — секир,
Средь грядущего ярых ветров, слепоглазый, вздыбился мир.
Пред волной расступается бездна, и спасается в страхе шторм,
В пустоте грохот ног железных, гром проглочен ужасным ртом.
По бокам ветры севера; соль — от слёз всех людских племён,
Разрушения пламя и боль, перемен звук, биенье времен:
Тех, что муку несут день за днем, век трудись — все остаток велик,
Мир омыт нашей крови дождем, и терзает людей его клык. 60
И паром он дышит, плюёт, в гласе духов стенанья слышны,
И шум, как кошмаров полет, корни глубже морей глубины;
И эфир пускается в пляс, выше звезд вознеслось его темя
И трясеньем всю землю сотряс, обнаженным сделалось время.
Обуздаешь ли бездну уздой; чтобы высечь море, есть плети?
Иль скуёшь её цепью стальной, ту, что старше, чем Боги эти?
