Две рюмки отвратительно крепкой водки с тоником, и мы превратились в квартет смеющихся голосов, и я с нежностью переводила взгляд с одного из присутствующих в комнате на другого. «К такой семье я смогу привыкнуть», — думала я, пока Рэндалл в очередной раз наполнял мою рюмку, а Люсиль предлагала мне «Данхил». Было интересно наблюдать, как эта пара, несмотря на возраст, вовсе не собиралась отказываться от «дурных» привычек.
За весь день я успела лишь немного перекусить. В животе у меня тихо заурчало, нервы еще ходили ходуном от комбинации беспочвенных нападок Вивиан и напряжения перед встречей с родителями, но тут на сцене появилась девушка в тщательно отглаженной униформе, с подносом разнообразных закусок. Я успела ухватить одну тарталетку, наполненную салатом. Как раз вовремя. Если бы я не проглотила хоть чего-нибудь внутрь, я уже никогда не добралась бы до ужина. Папа Рэндалла не ленился подливать мне водки.
— Нет, спасибо, Карлотта, — возразила Люсиль, даже не удосужившись взглянуть на поднос.
— Мне тоже не надо, — эхом вторил ей Рэндалл.
Девушка поставила серебряный поднос между мною и мистером Коксом, который с удовольствием стал пожирать крохотные пирожки и тарталетки.
— Они восхитительны, — сказала я, пережевывая пирожок.
Мистер Кокс кивнул.
— Попробуйте еще вот этот, с лососем, — услужливо предложил он.
— Моя дорогая, как же тебе удается сохранить твою прекрасную фигуру? — спросила Люсиль, с напряженной улыбкой наблюдая, как я беру пирожок со сверкающего подноса.
— Мама, — предостерегающе прошептал Рэндалл.
Я испуганно уронила пирожок в свою тарелку. Неудивительно, что сын этой женщины сотню раз пережевывал каждую порцию еды, попадавшую к нему в рот.
— Клэр, в колледже я просто обожала твою маму, — промурлыкала Люсиль, положив мне на руку свои узловатые худые пальцы. Немедленно беседа раскололась надвое. Рэндалл с отцом стали обсуждать инвестиции, скрестив ноги навстречу друг другу, демонстрируя одинаковые кашемировые носки в тон легким кожаным мокасинам «Гуччи». Люсиль же придвинула ко мне свое тщедушное тельце.
— Ой, спасибо, — ответила я. — Мама говорила мне то же самое…
— В Вассаре мы были прямо как сестры! Всем, ну абсолютно всем делились… щетками для волос, конспектами, нарядами… даже мальчиками при случае! — При этом воспоминании Люсиль заливисто засмеялась. — Знаешь, у меня с той поры никогда не было такой близкой подруги. Тиш-Тиш так и осталась единственной.
Тиш-Тиш?! Никогда раньше не слышала, чтобы хоть кто-нибудь называл мамулю таким ужасным прозвищем. Я подумала о Беатрис. Как грустно, когда подруг разводит жизнь! В последнее время я была так занята работой и своими новыми отношениями, что наши беседы сократились до двухминутных «проверок линии». Интересно, а наши жизни когда-либо тоже разойдутся в разные стороны, как это случилось у мамы с Люсиль? Эта мысль никогда раньше не приходила мне в голову, и я испугалась. Если верить Люсиль, они с моей мамой были неразлучны и очень близки, но вот прошло уже больше десяти лет, как они не виделись.
— Мне так не хватает твоей мамы, не могу выразить это словами, — продолжала несколько мелодраматично Люсиль. Ее невысокий лоб чуть дрожал, и, если бы не столь решительное злоупотребление «Ботексом», я бы увидела трагическую складку между бровями. — Это очень печально, Клэр! Как она там? Мое сердце все еще рвется к ней. Мне так жаль, что мы не можем убедить ее перебраться поближе к Нью-Йорку.
Как там моя мама? В свой недавний приезд я могла удостовериться, что жила она в красивом, хотя и небольшом сельском доме, расположенном на ухоженном участке в великолепном месте. Она жила среди друзей, которые любили ее, которые знали и любили моего папу. Ее картины никогда еще не были так хороши, и, к ее огромному счастью, она начала сдавать их для продажи в небольшие галереи по всему штату.
— Думаю, она вполне довольна своей жизнью, — ответила я на тираду Люсиль.
— О, я знаю, она утверждает, что счастлива, но, дорогая моя, как можно быть счастливой, живя в таком захолустье? Изолированной от культуры, не имея возможности много путешествовать и даже вынужденной продавать часть своих картин? Ах, если бы только твой отец был способен… ладно, я полагаю, мы не должны обвинять умерших.
