Тот мгновение размышлял над сказанным.
— Если ты думаешь — мы понимаем, что ты хочешь этим сказать, — наконец заметил он, — то ошибаешься.
Пэйджит видел, что прокурор полностью разделяет его мнение и лишь притворяется непонятливым, чтобы заставить его, Пэйджита, вслух произнести то, что понятно им обоим.
— Говоря о неудобстве, я имел в виду Джеймса Кольта.
Брукс улыбнулся понимающей невеселой улыбкой.
— Того, который погиб, — поинтересовался он, — или того, который намерен стать губернатором?
— Обоих, — ответил Пэйджит, — и всех тех, кто любил отца и поддерживает сына. Включая вдову Кольт и ее очень богатое семейство. Никто из них, как вы понимаете, не горит желанием, чтобы вы присоединили далеко не восторженные воспоминания Лауры Чейз к семейным анналам Кольтов.
— Эта пленка, — вмешалась Шарп, — станет известна публике, как только издатель Ренсома найдет кого-нибудь, кто закончит книгу. Чем бы ни руководствовалась ваша клиентка, именно она способствовала тому, что будет распродан миллионный тираж биографии Лауры Чейз. Урон семье Кольтов будет нанесен в любом случае, и не по нашей вине.
Пэйджит знал, что это правда. И если Марии будет предъявлено обвинение, ее историю свяжут с историей Лауры Чейз, а потом в поле зрения досужей общественности попадет и Карло. Он снова осознал, в какое безвыходное положение поставила его Мария, единственный способ защитить Карло — не допустить обвинения его матери.
Пэйджит медленно повернулся к Бруксу:
— Я думаю, ты слушал запись.
Брукс подтвердил:
— Да, слушал.
— Если подойти к этому чисто по-человечески, — продолжал Пэйджит, — как ты чувствовал себя, слушая голос Лауры Чейз, рассказывающей о Джеймсе Кольте, который наблюдал, как его дружки имеют ее по очереди?
Мгновение прокурор молчал. Шелтон смотрела в окно невидящим взглядом. Пэйджит понял, что она тоже слушала запись.
— Чисто по-человечески, — медленно проговорил Брукс, — я был — Бог мой — потрясен. Это гнусность.
— А как ты думаешь, при чтении всего этого впечатление будет то же самое, что и при прослушивании?
Глаза Брукса сузились:
— Нет. Думаю, что нет.
— И я тоже так думаю. А поскольку у нас счет идет на миллионы — сколько миллионов зрителей смотрят судебную программу Уилли Смита?
— Вся телевизионная аудитория. — Ответ прозвучал уныло.
Пэйджит согласно кивнул:
— Вся телевизионная аудитория. Поэтому я непременно так и сделаю, Мак. Если дело дойдет до суда, я буду настаивать, чтобы судья разрешил показать судебный процесс по национальному телеканалу. Кроме того, как и любой нормальный адвокат на моем месте, я попрошу воспроизвести ту запись. Я не знаю, с каким запасом ты победил на выборах, но после этого твой рейтинг пойдет в гору.
Брукс сложил руки на коленях.
— А семья Джеймса Кольта?
— Я никогда не интересовался политикой. — Помедлив, Пэйджит тихо добавил: — Мне нет дела до этой семьи. Как я недавно говорил, у меня есть своя.
Послышался короткий вздох Шарп, в ее лице и фигуре яснее обозначилось напряжение. Брукс перевел взгляд на Марни, потом снова остановил глаза на Пэйджите.
— Появились вопросы, Крис. Новые.
Больше всего встревожил тон Брукса: говорил он без видимой угрозы, даже неохотно, с каким-то сожалением.
— Какие?
Прокурор опять посмотрел на Шарп.
— Скорее, противоречия, — проговорила та. — По крайней мере одно из них представляется довольно серьезным.
Не показывай вида, что встревожен, сказал себе Пэйджит. Он обернулся к ней с выражением вежливого внимания. Она сердито поджала губы.
— Во-первых, Мария Карелли говорила инспектору Монку, что, когда она зашла в номер Ренсома, окна были зашторены. Монку это показалось странным. Тогда он допросил официанта, который приносил вино в номер. Окна были не зашторены — официант в этом абсолютно уверен.
Пэйджит принял озабоченный вид.
— Что же конкретно из этого следует?
— Мы не беремся что-либо утверждать. Но это повышает вероятность того, что мисс Карелли закрыла окна шторами по какой-то собственной надобности.
— Вы можете назвать какую-либо надобность, из-за которой ей можно предъявить обвинение?
Шарп посмотрела на него пристально.
