— Ничего, все нормально. Ричи дома нет, а мне надо рассказать вам о Мелиссе Раппапорт.
Открыв двустворчатую дверь с латунными набалдашниками ручек и пластинами, прибитыми по низу дверных створок, Пэйджит провел ее в дом.
Попав внутрь, она поняла, что ее представление об интерьере этого дома было просто глупым. Ей смутно виделась строгая аристократическая пышность, совсем как в кино, — дубовые панели, кресла, обитые коричневой кожей, писанные маслом портреты умерших предков, более уместные в каком-нибудь элитарном мужском клубе. Интерьер же оказался светлым: белые стены и золотистые деревянные полы, сочные цветовые пятна — густо-красный персидский ковер, вазы и шелковые цветы всевозможных оттенков, калейдоскопическое смешение разноцветных эстампов и картин, которые почему-то не подавляли, а оттеняли красоту и яркость друг друга. Проходя библиотеку, Терри увидела большой мраморный камин и полку, заставленную играми, подобно геологическим периодам отражавшими развитие Карло от семи до пятнадцати лет. На какое-то мгновение ей стало обидно, не столько за себя, сколько за Елену: Пэйджит с сыном жили в этом доме тоже не все время, но все здесь носило зримый отпечаток их жизни и придавало им спокойную уверенность в том, что это их дом.
— Какой прекрасный камин, — заметила Терри.
— Карло все время просит развести огонь, читает возле него книжки. Когда он был меньше, библиотека была его любимой комнатой.
— У вас весь дом чудесный. Вы все здесь сами сделали?
Пэйджит кивнул.
— У нас здесь только элементарные цвета, — сказал он. — Утонченности мы с Карло лишены, никакой декоратор не потерпел бы таких сочетаний.
Улыбаясь, Терри почувствовала, что в этом на первый взгляд малозначащем замечании Пэйджит как в фокусе: он держится за жизнь, которая теперь, быть может, изменится непоправимо, а главное, несправедливо. Дисгармонирующая нотка тревоги звучала уже и в том, как он беззаботно говорил о Карло.
— Где он? — спросила она. — Я ни разу его не видела.
— Учится, надеюсь. — Пэйджит бросил взгляд на лестницу. — Если не возражаете, мы могли бы побеседовать в кухне. Я только что там прибрал.
Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке, как будто боясь допустить какую-нибудь оплошность. Терри поняла: он не хочет, чтобы сын появился на пороге в разгар предстоящего разговора; вспомнив о Марке Ренсоме и его матери, она подумала, что разговор уже не может не быть трудным.
— Чудесно, — подхватила она. — Кухня, если там не приходится готовить, мне нравится.
Кухню она представила себе довольно верно: современнейшая техника, простор, много света. У белой деревянной стойки стояли два высоких стула с сиденьями, обитыми белой кожей; здесь, как она догадалась, Пэйджит и сын завтракают. От бокала вина Терри отказалась и села, сложив руки перед собой. Пэйджит, как бы приглашая ее чувствовать себя свободней, небрежно облокотился на стойку.
— А теперь расскажите мне, как прошла встреча с Мелиссой Раппапорт, — сказал он. — От начала и до конца.
Рассказ Терри занял сорок минут.
В паузах Пэйджит задавал вопросы, спрашивал не только о том, что женщина говорила, но и как она выглядела, как вела себя. У Терри было ощущение, что он собирает эту женщину, пользуясь тем материалом, который она, Терри, ему дает, то здесь, то там поправляя портрет с хладнокровием археолога, реконструирующего давно умершее существо по обломкам костей. Лицо его ничего не выражало, лишь по временам слегка сужались глаза; Терри не знала, была ли это реакция на то, что рассказывала Раппапорт, или на самое Терри.
Закончив, Терри почувствовала, что силы оставили ее.
Пэйджит, ни слова не говоря, подошел к холодильнику и, налив бокал белого вина, протянул ей.
— Если не хотите, — усмехнулся он, — я сам выпью.
Терри поняла, что хочет. Когда она сделала несколько неторопливых маленьких глотков, Пэйджит попросил:
— Еще несколько вопросов.
— Пожалуйста.
Он, снова облокотившись о стойку, рассматривал ее.
— Она говорила, что у Ренсома были другие женщины?
— Я думаю, были. — Терри сама услышала, что прозвучало это глупо, да и в самом деле было глупостью. — Но она этого не говорила.
