Следопыт так увлекся, что не заметил, как солнце уже скатилось за горизонт, и красное зарево потухло. Серый полумрак рваным покрывалом накрывал степь. И через прорехи стали загораться звезды. И лишь тогда, он совершенно опустошенный опустил смычок. Всё. Он сказал всё, что хотел, думал, чувствовал. И больше в нем ничего не осталось, кроме одной всепоглощающей пустоты. Но и та, как только Газарчи перестал играть, наполнилась звуками кузнечиков и сверчков, заунывным воем комаров, щебетом птиц, и шумом камыша на ветру.
- Хорошо играл сынок..., - тихо произнес баксы. Он стоял рядом, а следопыт, только закончив играть, заметил его присутствие.
- Теперь я все о тебе знаю. Пей! - шаман протянул следопыту пиалу с отваром. Газарчи выпил, стараясь не морщиться, и подавил в себе позыв выплюнуть отвар на землю. В отваре что-то было, догадался следопыт, что-то такое от чего закружилась голова и качнулась земля под ногами. Потому, что пока они дошли до юрты шамана звуки в степи внезапно стали оглушающими, ноги следопыта ватными. Он еле переставлял ноги, голова кружилась, но чувства обострились до невозможности. Следопыт видел каждую ниточку в ткани халата на спине шамана, мог сосчитать всех мошек, что вились над его головой, и безошибочно определить, не глядя, только по звуку, что в камышах в ста шагах от них лиса грызет какую-то живность. То ли ондатру поймала, то ли зазевавшуюся утку. Нет, судя по запаху ондатру. В нос шибал сильный запах тины, ила, водорослей, и речной воды наполненной живности.
Когда шаман усадил следопыта перед очагом и вместе с ветками подкинул в костер заячью шкурку, следопыт закашлялся от удушливого дыма.
- Дыши! – властно крикнул шаман, ткнув следопыта в шею, что тот окунулся в самую гущу зловонного дыма. Из глаз следопыта полились слезы, и дальнейшее, что происходило, он видел как в тумане. То ему послышались звуки кобыза, но издавал их шаман ртом, странно и жутко подвывая. Баксы преобразился. На нем была странная одежда, из звериных шкур, украшенная связками птичьих перьев. Глаза шамана маленькие и узкие, вдруг стали казаться огромными блюдцами, и они светились.
-Тум-тум-тум! – зазвучал бубен в его руках, а шаман закричал страшно и непонятно – Нак! Нак! Нак!
Движения шамана и крики все ускорялись, он юлой крутился вокруг костра и Газарчи. И время от времени что-то подкидывал в огонь. Языки огня вспыхивали и поднимались выше, и по стенам юрты плясали и множились тени. Словно не огонь пожирал подношение, а они, тени. Нестерпимая вонь в юрте усилилась. Следопыта стошнило. Все его внутренности вывернулись наизнанку. Когда ему уже нечего было из себя исторгнуть кроме желчи, что-то зашевелилось в его теле. Зачесалось под кожей, стало ощутимо ворочаться в мышцах.
- Тум-тум-тум! Нак-нак-нак! – звук бубна и голос шамана слились в один звук. Сознание Газарчи поплыло, и через какое-то время он перестал понимать, что происходит. То шаман смотрел на него волчьими глазами и щерил клыки, то бездонными глазами совы заглядывал в душу. И то нечто, что сидело в теле следопыта испугалось и стало выходить.
Газарчи смутно видел, как шаман наматывает тонкого червя на пучок сушеной травы. И тот все наматывается и наматывается, кажется, что он бесконечен. А пучок травы уже весь в белой паутине. И хотя шаман никак не мог мотать червя на пучок, и одновременно стучать в бубен, но бубен все еще оглушительно звучал в ушах следопыта.
- Тум-тум! Тум-тум! Тум-тум! Тум-тум!
Сердце Газарчи билось в такт этим звука, и это последнее, что он запомнил, погружаясь во тьму.
***
Н-да…. За, что я не люблю степь? Помимо того, что здесь спрятаться сложно, так еще и пищу приготовить проблематично, и это несмотря на обилие дичи. Вот подбил я гуся, а чтобы его приготовить проскакал километров семь вдоль реки, пока нашел одинокую иву, которая на дрова и пошла. Гуся предварительно ощипанного потрошат, полощут в воде. Намазывают снаружи и изнутри смесью соли с перцем, и обмазывают тушку снаружи толстым слоем глины. ( Некоторые обмазывают гуся глиной, не ощипывая, все равно перья потом в глине остаются). Получившийся кирпич жарят в костре. Затем глину разбивают и достают ароматную тушку, сваренную в собственном соку. Шкура при этом намертво прилипает в глиняной оболочке, и вы лакомитесь чистым мясом. А если еще вам повезло и вы нарвали в степи дикого лука или чеснока. Убейте меня, но никак не могу запомнить его названия на латыни. И вы макаете перья лука в соль, и едите вприкуску с горячим мясом, блюдо получается просто сказочное! Особенно если вы до этого неделю ничего не ели кроме твердого, и безвкусного как старая мочалка, сушеного мяса неизвестного возраста и происхождения.
