Вит молчал.
А Жора, вооружившись теперь терпением, холодным уверенным тоном уже произносил слова, производившие чрезвычайный эффект: мурашки бежали по коже, и, казалось, вот-вот откроется дверь и зайдет к нам старуха с косой («Ты скоро умрёшь!»). Он не первый раз таким образом останавливал Вита. И только так он мог заткнуть рот столь ненасытному гобсеку. Впрочем, не нужно думать, что Вит был уж таким ненасытным, нет. Так он взывал к нашему здравому смыслу. Мне тогда вспомнилось, как Жора однажды осадил нашего московского генерала. «Ты», - сказал он, - «просто овощ, полевой одуванчик, и тебя когда-нибудь обязательно сожрет какая-нибудь худобокая корова». Мне довелось видеть рожу этого генерала, невзначай подвернувшегося Жоре под горячую руку. «Ты», - говорил ему Жора, - «даже не овощ, а корм.... Ты просто корм для вшей и клопов, для всяких там кишечных палочек, бледных спирохет и грибков... Ты это понимаешь?». На что генерал, вылупив свои бараньи глаза, только срыгнул и тут же сглотнул слюну.
Вот и Вит напоролся. Тишина воцарилась такая, что слышно было, как у Вита заскрипели зубы.
- Ты - монстр, - едва слышно, не глядя на Жору, произнес он, - удав! Ты - паук! Спрут! Ты восстал против мира. И он не простит тебе...
Он не договорил, глубоко выдохнул и молча, смирившись, опустился на стул.
- Не зря все говорят, что ты даже...
- Слушай, - воскликнул Жора, - никого не слушай!.. Все, что обо мне говорят - чушь собачья! Здесь важно только одно - вера в меня! Ты - веришь?
Вит молча кивнул.
Какое-то время все смотрели на него, затем перевели взгляд на Жору.
- Слушай, старик, - улыбнувшись Виту, произнес Жора, - разорись на щедрость и ты почувствуешь себя другим человеком. Я уверен. И знаешь - ведь ничего личного... Понимаешь меня?
Вит кивнул еще раз. А с лица Жоры сползла улыбка.
- Да почитайте, почитайте вы все, - как-то вяло и разочарованно проговорил, наконец, Жора, - проштудируйте вы своего так любимого Тициана, который еще сто тысяч лет тому назад сказал, что...
- Тацита, - уверенно перебил Жору Вит, - Тацита, а не Тициана! Ты даже этого не можешь запомнить: Тацит, а не Тициан!
- Не все ли равно, - улыбнулся Жора, - кто сказал - Тацит, Тициан или твой Тит Ливий. Важно только то, что он сказал это навсегда. Когда умер Цезарь...
- Что, что он сказал? - спросила Горелова.
Жора не ответил.
- Оу! - вдруг воскликнул он, посмотрев на меня, - или вот вам Тина, - Жора задергал головой, мол, где она, где, покажи нам ее...
Я пожал плечами.
- Ты так и не привел мне её? Ведь нам надо было... что? Не привел?..
Я пожал плечами еще раз.
- Э, нет, так дело не пойдёт, - раздосадовано сказал он, - это никуда не годится... Вот она бы вам рассказала о щедрости... Еще расскажет! - уверенно произнёс он.
И повернулся к Лесику:
- Так что ты хотел нам сказать?
Надо сказать, что Жора, однажды признав, что на свете есть интересы, стоящие выше его собственных, никому из нас не позволял пренебрегать этими интересами. Он был рабом этого убеждения: все личное должно быть подчинено достижению общей высокой цели. Легче было выковать из чугуна молнию, чем заставить Жору отказаться от принятого решения.
- Я хотел сказать, - повторил Лесик, - что вас обмануть невозможно.
Что хотел Лев, крупнейший специалист в области применения новых инструментов познания истины, нам этим сказать? Преподать нам урок праведности?
- Мы откроем новые законы жизни, основанные на мерах любви и добра, - говорил Лев, - мы научим каждого гражданина нашей новой страны, не только видеть в соседе брата и друга, не только видеть, слышать и осязать его, но и - знать. Знать, что пришло время давать и гордиться этим знанием. И знаете - знать, что с тобой твой сосед поделился последним, как та нищенка у Христа - это вершина любви. Нет ничего сильнее этого знания... И это pura veritas (чистая правда, - лат.). Мы знаем, как это сделать, и теперь нам нельзя перестать знать, что мы это знаем.
- Да-да, - сказал Жора, - нам позарез нужно знать!.. Знать как! Когда умер Цезарь...
- Вот-вот, - кивнув, подтвердил и Алька Дубницкий, - знать как - это главное условие сосуществования.
