Может быть, я, кстати говоря, в сумасшедшем доме? Голый мужик с нелепым тяжеленным копьем, крушащий стеклянные стены, — вполне подходящий персонаж для . Нет, вряд ли. Никто не дал бы буйному долго резвиться.
Нет, я не сошел с ума, но скоро сойду. У меня болели сердце, легкие, глаза, движения стали тяжелыми и неточными, начали путаться мысли. У меня пока что хватало ума не начинать рваться вперед по битому стеклу, я кое-как убирал его с дороги, но знал, что это ненадолго, что скоро я терпеть не смогу, и тогда — все.
Не буду тянуть, совершенно ясно, что воду я нашел. Потом я решил, что те, кто все это устроил, не спрятали воду так, чтобы я найти ее или не найти. Они сделали ее в боксе тогда, когда решили, что пора. Очередной бокс не разбился до конца. Края обломались по идеально ровной линии на высоте что-то вроде открытого сверху аквариума, почти доверху наполненного водой. Часть стекол упала внутрь, но стекло не плавает, оно легло на дно, и пить было безопасно. Я все-таки отгреб осколки, потом сунул в воду и стал пить.
Плутарх в «Застольных беседах» предлагает много интересных и приятных тем для этих самых бесед. Одна из них такая: почему чувство утоления жажды наступает сразу, и больше, чем надо, не выпьешь, а с чувством голода все не так? Действительно, воды много не выпьешь. Обидно. Острое чувство восторга прошло почти сразу, потом я напился, потом сделал несколько глотков через силу, потом пришлось остановиться, лечь на пол и любоваться собственным раздутым . Как ни крушил я стекла, пространства освободилось не много, и до дырки в полу было два десятка шагов. Я пописал, вылилось из меня, по-моему, больше воды, чем я выпил, убрал лопатой и шваброй все осколки. Сгребал я их целыми кучами, но никаких звуков падения не услышал.
Странно смешались внутри два чувства — уверенности и неуверенности. Мне подсовывали все, что нужно, подсовывали было полагать, что скоро я найду чего-нибудь поесть. Какой смысл был со мной возиться? Посмотреть, как я буду умирать с голоду? Однако острое чувство страха, коловшее изнутри живот, говорило, что может быть и так — хотят посмотреть. Приписывать свою логику организаторам этих чудес глупо. Раз, и все оборвется, пойдет, как мне и не виделось, или просто кончится. Вообще-то, подумал я, это относилось и к тому нормальному миру, в котором я заснул и умер. Но ничего, жили же.
несколько боксов я нашел кусок сыра. Он был свежий, в магазинной упаковке. Я спал, просыпался, бил и убирал стекла, находил всякие полезные вещи. Я нашел два ведра, матрац, два стула, стол, немного посуды, бритву. Еду я находил все время, все упакованные куски из супермаркетов.
Еще немного, и жизнь стала бы монотонной. Бить стекла мне было уже не очень надо. Вода не кончалась, дырка не наполнялась, еда появлялась на расчищенных пространствах. Увидеть момент появления я, конечно, не мог, но еду заметить было нетрудно. Я решил бить стекла так, чтобы весь мой апартамент был доступен обзору. Никаких коридоров, длинных ходов — зачем они нужны? Кроме того, битье это имело естественный предел. Новой воды я не нашел и был совершенно уверен, что не найду. Соответственно, слишком далеко уходить было нельзя. Пока что никаких далеких расстояний я не расчистил, но время идет, сколько его впереди, неизвестно, так что спешить не стоит. Мне было очень скучно, скука становилась все тяжелее. Я тщательно мыл пол, читал вслух стихи, складывал из битого стекла неуклюжие композиции, потихоньку разбивал новые боксы, но развлекало это плохо, жизнь моя, ну пусть не жизнь, бытие, становилась все мрачнее. Резать вены пока не хотелось, но и заняться чем-то отвлекающим не получалось.
Тут-то я и обнаружил во вновь открывшемся боксе первый труп. Этот бокс еще не был разбит. Я обколол все боксы вокруг него. Получилась стеклянная колонна с высохшим трупом ребенка внутри. Он был маленький, лежал,
