Что касается до г. Антоновича, то такое умственное настроение Базарова он считает весьма нелепым и позорным. Весьма жаль только, что, как он ни усиливается, он никак не может показать, в чем же состоит эта нелепость.
«Разберите, – говорит он, – приведенные выше воззрения и мысли, выдаваемые романом за современные: разве они не походят на кашу? Теперь „нет принципов, то есть ни одного принципа не принимают на веру“; да самое же это решение не принимать ничего на веру и есть принцип!»
Конечно, так. Однако же, какой хитрый человек г. Антонович: нашел противоречие у Базарова! Тот говорит, что у него нет принципов, – и вдруг оказывается, что есть!
«И ужели этот принцип нехорош? – продолжает г. Антонович. – Ужели человек энергический будет отстаивать и проводить в жизнь то, что он принял извне, от другого, на веру, и что не соответствует всему его настроению и всему его развитию?»
Ну вот это странно. Против кого вы говорите, г. Антонович? Ведь вы, очевидно, защищаете принцип Базарова; а ведь вы собрались доказывать, что у него каша в голове. Что же это значит?
Но чем дальше, тем удивительнее.
«И даже, – пишет критик, – когда принцип принимается на веру, это делается не беспричинно, а вследствие какого-нибудь основания, лежащего в самом же человеке. Есть много принципов на веру; но признать тот или другой из них зависит от личности; от ее расположения и развития; значит, все сводится к авторитету, который заключается в личности человека (то есть, как говорит г. Писарев, личное ощущение есть единственное и последнее убедительное доказательство); он сам определяет и внешние авторитеты, и значение их для себя. И когда молодое поколение не принимает ваших принсипов[51], значит, они не удовлетворяют его натуре; внутренние побуждения (ощущения?) располагают в пользу других принципов«.
Яснее дня, что все это суть базаровские идеи. Г. Антонович, очевидно, против кого-то ратует; но против кого, неизвестно; потому что все, что он говорит, служит подтверждением мнений Базарова, а никак не доказательством, что они представляют кашу.
Должно быть, сам г. Антонович почувствовал, наконец, что из его слов выходит не совсем то, что нужно, и потому он заключает так: «Что значит неверие в науку и непризнание науки вообще, – об этом нужно спросить у самого г. Тургенева; где он наблюдал такое явление и в чем оно обнаруживается, нельзя понять из его романа».
По этому случаю мы могли бы многое вспомнить, например, хотя бы то, как «Современник» смеялся над историей, как он потом намекал, что можно обойтись и без философии и что немцы нынче дошли до такой премудрости, что опровергли некоторые науки целиком. Говорим это для примера, а не то чтобы мы указывали важнейшие случаи. Но – не станем отвлекаться от дела.
Не говоря о проявлении образа мыслей Базарова в целом романе, укажем здесь на некоторые разговоры, которые поясняют дело.
« – Это вы все, стало быть, отвергаете? – говорит Базарову Павел Петрович. – Положим. Значит, вы верите в одну науку?
– Я уже доложил вам, – отвечал Базаров, – что ни во что не верю; и что такое наука, наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, знания, а науки вообще не существует вовсе».
В другой раз не менее резко и отчетливо возразил Базаров своему сопернику.
« – Помилуйте, – сказал тот, – логика истории требует...
– Да на что нам эта логика? – отвечал Базаров, – мы и без нее обходимся.
– Как так?
– Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!»
Уже отсюда можно видеть, что воззрения Базарова не представляют каши, как старается уверить критик, а, напротив, образуют твердую и строгую цепь понятий. Вражда против науки есть также современная черта, и даже более глубокая и более распространенная, чем вражда против искусства. Под наукою мы разумеем именно то, что разумеется под наукою вообще и что, по мнению нашего героя, не существует вовсе. Наука для нас не существует, как скоро мы признаем, что она не имеет никаких общих требований, никаких общих методов и общих законов, что каждое знание существует само по себе. Такое отрицание отвлеченности, такое стремление к конкретности в самой области отвлечения, в области знания, составляет одно из веяний нового духа. Представителем его был и есть тот знаменитый философ, которого некоторые мыслители у нас провозгласили
