Но начинается второй эпизод студентской истории. Университет закрыт; из разных мест России поступают пожертвования в пользу студентов; чтобы не терять времени до открытия университета, профессоры, самые известные своею ученостью и чистотою своих убеждений, — профессоры Петербургского университета открывают в зале здешней городской думы чтение публичных лекций, на которые сходятся потерявшие свою аудиторию ex-студенты Петербургского университета и разные частные люди, платящие за каждую лекцию по 25 копеек. Дело идет прекрасно. Желчевики, распускавшие злонамеренные толки насчет студентов, повесили носы; благопристойность, которою отличаются студенты на публичных лекциях, и единодушие их разбивают в пух и прах все толки о “мальчишестве”, которым в известных кружках была окрещена студенческая история. Друзья студентов поднимают головы и гордятся молодыми людьми, горячо отстаивавшими свое дело и, потеряв его, сумевшими создать для себя возможность продолжать свое образование путем, свободным от всякой тяжелой опеки и от всякого стеснения. Общество еще более усилило свою симпатию к студентам. Это было, можно сказать, самое выгодное время для репутации студентов в обществе, из которого в залу городской думы приходили на лекцию люди, не слушавшие отроду никогда ни одной лекции. Судите сами, чего можно было ожидать от такого прекрасного начала!.. Но чего можно было ожидать и чего ожидали люди благонамеренные и искренно преданные делу студентов, того не случилось, а случилось совсем другое, чему, конечно, лучше было бы не случаться. Подвернулась на общее наше горе печальная история с одним из профессоров Петербургского университета, читавшим свою статью на одном из литературных вечеров. Последствия этого чтения были очень неблагоприятны для читавшего профессора и как нельзя более огорчили его почитателей, которых он имел очень много и между студентами, и между обществом. Пошли толки: что делать? как помочь? Помогать все очень желали; но пока нашли какие-нибудь сильные и законные средства для этой помощи, 8-го марта 1862 года произошла другая история. 8-го марта в зале городской думы читал историческую лекцию профессор, которого год тому назад студенты Петербургского университета в благородном восторге несли на своих руках из залы, в которой он, при многочисленном стечении публики, читал о значении трудов одного умершего русского литератора в русской литературе. Мы были на том чтении и хорошо помним благородный восторг, которым были воодушевлены тогдашние слушатели этого профессора. Не можем сказать, сколько из тогдашних слушателей явились 8-го марта на лекцию в городскую думу: но можем свидетельствовать, что их было немалая часть. До начала лекции можно было заметить общее ненормальное и несколько экзальтированное состояние собравшихся посетителей. Повторившееся здесь и там имя профессора, участвовавшего на литературном чтении, объясняло настоящую причину общей встревоженности. По окончании лекции к профессору было сделано обращение, которого он не хотел принять, находя удовлетворение простираемых к нему требований бесполезным, неуместным и невыгодным для общества. Из толпы слушателей послышались пошлые и оскорбительные намеки, недостойные профессора, доказавшего долговременною ссылкою свою преданность либеральной идее. Профессор сказал, что известные поступки характеризуют не либералов, а Репетиловых, из которых со временем легко выходят Расплюевы. Сказав это, он сказал святую правду, и сказал ее с тем достоинством, которым всегда отличается его прямое и честное слово, к кому бы оно ни относилось. Поднялся крик, гам, свист, шиканье и недостойные площадные выражения: кричало и шумело большинство, меньшинство не могло выразить своего мнения и было оттерто. Этот подвиг, в совершении которого г. Чернышевский не хочет допускать большого участия студентов, находившихся 8-го марта на лекции, был поводом к крутому повороту студентского дела в общественном мнении. Передние пошли назад, задние полезли наперед. Желчевики воскресли и стали смело и громко отстаивать справедливость всех мер, принимавшихся против студентов; у друзей студентов история 8-го марта отняла всякую возможность отстаивать серьезное значение их прежней протестации; в обществе, так благоволившем к студентам, взгляд на протесты их стал сильно колебаться, а думское ополчение против профессора с изведанным направлением единогласно назвало “мальчишеством”, и симпатии общества к студентам сразу рухнули. Одна, потом другая газета слабо заявили свое неудовольствие к этому происшествию, давшему большую возможность всяким ретроградам глумиться над либерализмом общества и выставлять на вид неспособность молодого поколения к порядку, без которого не может существовать никакое человеческое общество. Наконец, в “С.-Петербургских ведомостях” появилась статья (“Учиться или не учиться?”), напиравшая на событие в думе, и мы, не сочувствуя беспорядкам, совершившимся 8-го марта и сделавшим столько вреда для репутации студентов в обществе, перепечатали эту статью. Г. Чернышевский, относясь к этой последней истории, несколько отступает от того правдивого тона, которым писана первая половина его замечательной статьи. Он не приводит обстоятельств, сопровождавших это событие, в ту ясность, с которою, с свойственным ему дарованием, он в коротких словах очертил события, сопровождавшие закрытие Петербургского университета. Г. Чернышевский налегает на то, что достоверно неизвестно, “кто свистал и шикал в зале городской думы? По одним рассказам (пишет г. Чернышевский), большая половина присутствовавших, по другим меньшинство, но очень многочисленное. Между тем известно, что студенты составляли лишь небольшую часть публики, находившейся в зале. И если бы не хотела свистать и шикать публика, то голоса студентов были бы заглушены ее аплодисментами, если бы и все до одного студента шикали. А притом известно (кому же это все известно?), что многие из них не свистали и не шикали. Следовательно, многочисленность свиставших и шикавших показывает, что шикала и свистала публика. Это положительно утверждают и все слышанные нами рассказы: часть публики аплодировала, другая часть шикала. Если шиканье было тут дурно или неосновательно, то извольте обращать свои укоризны за него на публику, а не на студентов”.
