— Ничего, — ответил отец. — Когда отходит поезд?
— В пять тридцать.
— Да чего ты не садишься?
— Пойду лягу: спать хочется. Спокойной ночи.
— Ужинать будешь? — спросила Жока.
— Чего-нибудь перекушу в кухне. Хлеб-то в доме наверняка найдется.
— Найдется и кое-что еще, — заметил Варьяш.
— Что тебе приготовить? — поднялась Жока.
— Не беспокойся, я сам.
Отец достал зажигалку и, погрузившись в глубокое раздумье, закурил.
— Я хочу попросить вас, дети, об одном: если можно, не набрасывайтесь друг на друга с упреками, не ссорьтесь... Нас ведь теперь только трое...
У Эндре не было желания выслушивать наставления расчувствовавшегося отца, он. повернулся и вышел.
В кухне было тепло. Эндре отрезал себе горбушку хлеба, кусок копченого сала и безо всякого аппетита принялся жевать. Потом зажег газ и поставил чайник. «Нужно бы попросить отца, чтобы помог мне поскорее демобилизоваться, но... я не сделаю этого. Нет, не сделаю. Да и не помог бы он все равно. А ссориться с ним я не стану, не хочу просто. Подожду удобного случая, и тогда...»
Через несколько минут в кухню вошла Жока. Лицо у нее было усталое и задумчивое. Плотно прикрыв за собой дверь, она подошла к плите.
Эндре с любопытством наблюдал за сестрой: «Она будто постарела. А на похоронах казалась такой красивой. Как странно — женщины могут меняться буквально за несколько часов...»
Жока налила в кружку чая, выжала в нее пол-лимона, а затем поставила перед братом. Сама она уселась на табурет напротив и, обхватив голову руками, устремила отсутствующий взгляд в пространство.
Эндре, прихлебывая, пил горячий чай.
— Тебе не кажется, что, прежде чем уехать, ты должен, вернее, мы с тобой должны серьезно поговорить? — спросила она, не глядя на брата.
Эндре от неожиданности закашлялся — поперхнулся хлебной крошкой.
— О чем это нам надо поговорить? — Он вытер платком покрасневшее лицо. — Вроде бы не о чем...
— А мне есть о чем! — Жока отбросила со лба прядь волос, повернулась к брату и устремила на него вопрошающий взгляд.
— Ты полагаешь, меня должно заинтересовать то, что ты собираешься сказать?
— Даже если и не заинтересует, я все равно скажу. Я так решила. И потом, мне не хочется еще раз оказаться в таком же положении, как в Сомбатхее.
— Не лезь в номер чужого мужчины...
— А это как мне захочется: я вправе распоряжаться собой.
— Раз так, то замолчи и оставь меня в покое! Я не собираюсь ломать голову над твоими проблемами. — Дожевав кусок хлеба, Эндре положил на стол нож и опять взял в руку красную обливную кружку. — Каждый человек имеет право испортить собственную жизнь. Разумеется, и ты тоже. С сегодняшнего дня можешь делать все, что хочешь.
Лицо девушки вмиг изменилось: все черты его как-то размякли, расплылись, казалось, она вот-вот расплачется. И заговорила она совсем другим тоном:
— Банди, давай не будем мучить друг друга. Прошу тебя, помолчи. Все, что я собираюсь тебе сказать, чистейшая правда. — Кончиками пальцев она провела по векам. — Я всегда была откровенна с тобой, ведь у, меня, насколько тебе известно, никогда не было задушевной подруги. Я очень одинока, а бывают моменты, когда человеку необходимо с кем-нибудь поговорить. Поверь, между мной и Миклошем ничего не было. Если быть до конца откровенной, прояви он побольше настойчивости, возможно, я бы и уступила, но он был деликатен и оставил меня в покое после того, как я заявила, что не желаю быть его любовницей. Миклош — порядочный человек, и я даже немного жалею, что между нами ничего не было...
— Ну, еще не все потеряно. В ближайшем будущем ты сможешь исправить свою «ошибку»...
— Надеюсь, только не требуй, чтобы я просила у тебя разрешения на это.
— Черт с тобой, делай что хочешь!
— А сейчас почему ты такой колючий? Что-нибудь имеешь против меня? Почему ты говоришь со мной таким тоном?
— Ничего я против тебя не имею. Просто мне все до чертиков опротивело, особенно женщины. У меня и своих бед хватает, так что лучше оставь меня в покое.
Проговорив все это, Эндре встал и принялся нервно расхаживать взад-вперед по кухне. В душе он понимал, что его грубость по отношению к сестре необоснованна, и все же не мог взять себя в руки. Его так и подмывало высмеять Жоку. На мгновение он остановился возле окна, отодвинул в сторону цветную занавеску и посмотрел в темный двор. Завтра он снова окажется в казарме. Будет ходить на учения в любую погоду, осваивать основы солдатской науки...
