Ева после некоторого колебания подняла на него полные слез глаза. Сквозь щели плохо заделанных окон свистел ветер, стояла тишина, зловещая тишина. В это время темнело рано, и в комнате уже наступили сумерки.
Ковач долго смотрел с жалостью на жену и тихо сказал:
— Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты чувствовала себя несчастной. Что мне сделать, скажи? Я ничего не могу изменить, служба отнимает много времени. Ты же видишь, что все свободное время я провожу с тобой.
Ева немного успокоилась, перестала всхлипывать, ласковые слова мужа дошли до самого сердца, она чувствовала, как сильно любит ее Петер. Она прижалась к нему, как прежде, в первые месяцы их совместной жизни:
— Если любишь, увези меня отсюда.
— Я бы увез, но куда?
— В Будапешт, здесь я жить не могу. Посмотри на меня, я скоро погибну, я не выдержу одиночества. Нервы у меня совсем расшатаны. — Ева судорожно вцепилась в руку мужа: — Петер, я боюсь. Меня одолевают дурные предчувствия...
— Чего ты боишься? Тебя здесь никто не обижает. Со мной тебе нечего бояться. Я сумею защитить тебя.
— Нет, не сумеешь. Не сумеешь уберечь ни от злой клеветы, ни от одиночества...
— С тобой Питю и я. Скажи, тебе не приходила мысль заиметь ребенка?
— Нет-нет, я не хочу никакого ребенка... — испуганно ответила она.
В этот момент в дверь позвонили. Пришлось прервать разговор, о чем Ковач очень сожалел, так как чувствовал, что сейчас они смогли бы откровенно обсудить несколько важных для них проблем.
Пришел Питю. Он раскраснелся, одежда и обувь его были мокрыми, а глаза сияли от счастья.
— Есть хочу, — заявил он.
— Может быть, сначала поздороваешься? — Ковач щелкнул мальчугана по светловолосой голове.
— Целую ручки, я есть хочу. — Питю начал раздеваться, громко рассказывая о только что происшедшем инциденте. — Я ему так дал, этому Фери, что он аж крякнул. Знаете как?
— Понятия не имею, молодой человек, — сказал Ковач, глядя влюбленными глазами на раскрасневшегося мальчика.
— Показать?
— Потом, и не здесь, а в комнате. Сначала сними ботинки. Да побыстрее, а то простудишься. И набей их газетой, чтобы не ссохлись.
— Что будешь есть? — спросила Ева. — Вон там твои тапочки. Надень их и иди мыть руки. Господи, а что стало с твоими носками? Покажи-ка!
Мальчуган обнял Еву за шею и, смеясь, поднял ногу:
— Намокли, наверное...
— Да еще как! Снимай-ка их быстро!
Мальчуган еще крепче обнял Еву:
— Можно поцеловать вас?
— Садись и сними носки.
— Но я хочу поцеловать вас, от вас так приятно пахнет!
Ковач засмеялся, а Питю, не обращая на него внимания, принялся целовать Еву в лицо, шею и при этом громко смеялся.
— Ну, хватит... Снимай скорее носки...
Мальчуган зашел в ванную, а Ева отрезала кусок хлеба и намазала его маслом. «Я люблю Петера, но даже ради этой любви я не хотела бы жертвовать своей жизнью», — подумала она и решила, что сегодня же вечером обо всем договорится с ним, а если ей это не удастся, соберет вещи и уедет к родителям.
Питю, шаркая тапочками, вошел в кухню.
— Когда мы будем наряжать елку, тетя Ева? — спросил он, усаживаясь на табурет. Жадно откусывая от куска хлеба, он размахивал руками и топал.
— Завтра утром. Ешь спокойно. Никто у тебя не отнимет твой хлеб. Сколько раз тебе говорила: ешь не торопясь.
— Я очень,проголодался.
— Когда поешь, пойдешь в комнату, возьмешь задачник и решишь десять примеров.
— Сейчас же каникулы.
— Неважно.
Мальчуган сразу погрустнел и задумался над тем, как бы ему избежать домашних занятий, но, так ничего и не придумав, загрустил еще больше. Потом он, очевидно; что-то вспомнил, потому что глаза его неожиданно заблестели.
— Тетя Ева,а кто такой боженька?
— Как «кто такой»?
— Ну так: кто он такой? Клари говорит, что елку и подарки им принес боженька, А знаете, что я ей сказал? — Он проглотил кусок, посмотрел на Еву и подождал, что скажет она.
— Ну, так что же ты сказал?
— Я сказал ей, что никакого боженьки нет и елку ей принес вовсе не он. Я сам видел, как ее папа купил елку и спрятал в подвале. А еще я сказал, что боженьку выдумали священники. Мне об этом папа говорил, когда был жив. И знаете, что ответила Клари? Что я дурак, что мой папа умер потому, что его наказал боженька, что, если я не буду верить в то, что елку приносит боженька, он и меня накажет. — Питю доел хлеб и незаметно вытер пальцы о брюки. Он шумно дышал и шмыгал носом.
