— Это правда, товарищ капитан, святая правда, но мне пора идти... Пойдемте вместе...
— Ты прав, пошли. И не бойся, дружище. Я сам поговорю с Лонтаи, я с ним потолкую...
Офицер и младший сержант вышли во двор и на миг остановились. Был теплый весенний вечер, в лицо дул приятный ветерок. В офицерской столовой горел яркий свет, и лучи его падали на клумбы. Из зала доносился веселый смех.
Шарди заскрипел зубами:
— Я им уже не нужен! Не нужен...
Бегьеш изумленно посмотрел на его искаженное злобой лицо.
На следующее утро Эндре Варьяш попросил предоставить ему краткосрочный отпуск на трое суток и, к своему великому изумлению, получил его. Лейтенант Ковач на этот раз даже не поинтересовался, зачем солдату понадобился отпуск. Он только кивнул в знак согласия и пошел дальше по своим делам.
Эндре же, не скрывая радости, отправился в каптерку к старшине и попросил выдать ему выходное обмундирование.
— В Будапешт поедете? — спросил у солдата старшина Мартша.
— Да.
— Получили телеграмму из дома?
— Никак нет.
— Тогда разыщите Черко и возьмите свою телеграмму у него.
Телеграмма оказалась от отца. В ней говорилось: «Сегодня вечером в Кевешде состоится читательская конференция по моей книге. Жду тебя. Твой отец».
Прочитав телеграмму, Эндре начал одеваться, а сам тем временем думал: «Не беда, в таком случае в Будапешт поеду завтра утром. Отец наверняка приедет на «мерседесе». Уеду с ним, по крайней мере, не нужно будет мотаться по поездам. А сейчас схожу в город и погуляю там до вечера...»
Эндре заметил, с какой завистью смотрели на него ребята из отделения, и нисколько не удивился, ведь все они очень давно не были дома.
Хунья мыл в это время пол в помещении. Узнав о том, что Эндре получил трехдневный отпуск, он выпрямился, изо всех сил выжал тряпку и ехидно заметил:
— А это ты ловко провернул! Жаль, что у меня нет знакомого подполковника в Будапеште.
— Ничего я не проворачивал, — ответил Эндре, — просто решил проверить, чего стоят вчерашние обещания нашего лейтенанта, и только.
— Рассказывай! — Хунья ехидно засмеялся. — Мне, конечно, никакого отпуска не дали бы, сколько бы я ни просил его, даже в увольнение, наверное, не отпустили бы.
Долговязый Керестеш, который мыл окно, обернулся и, со злостью посмотрев на белобрысого Хунью, бросил:
— Ты чего раскаркался? Сам и рта не раскрыл, чтобы попросить увольнение, а теперь гадаешь.
Одевшись, Эндре решил разыскать Штольца.
— Ты не знаешь, где Анти? — спросил он у Поллака.
— Вместе с Ломбошем пошел в тир.
— Скажи, что я его искал, — проговорил Эндре, закрывая свою тумбочку. — Если я, чего доброго, не вернусь, пусть наследует мое барахлишко.
— Ты что, демобилизуешься?
— Да нет, просто шучу.
Поллак серьезно взглянул на Эндре:
— Что-то я раньше не замечал, чтобы ты любил шутить.
— Человек едет в отпуск, почему бы ему и не блеснуть чувством юмора? — Керестеш спрыгнул с подоконника и подошел к солдатам. — Эх ты, медвежонок! — весело сказал Он, обращаясь к Поллаку. — Лучше дай Варьяшу адрес своей девушки, пусть навестит ее вместо тебя. Согласен, Варьяш?
— Если он очень попросит.
— Я тебе не то что свою девушку, дочь заклятого врага не доверю, — проговорил рыжеволосый солдат. — Ты своей печальной физиономией хоть кого в два счета очаруешь. Давай поспорим, что я отгадаю, какие слова ты ей скажешь: «Знаете, судьба меня никогда не баловала. У меня нет ни отца, ни матери...» — И вдруг он замолчал, вспомнив, что совсем недавно у Эндре умерла мать. Смущенно извинившись, он ушел в канцелярию.
Миновав проходную, Эндре на мгновение остановился и, подставив лицо утреннему солнцу, глубоко вздохнул. Только сейчас он наконец почувствовал, что находится хоть и в краткосрочном, но отпуске.
На большой перемене Марику вызвал к себе директор Доци. Находившиеся в учительской педагоги переглянулись. Сухопарая Амалия Чутораш почти легла своей плоской грудью на стол и, приблизив лицо к сидевшему напротив нее Жигмонду Вирагу, счищавшему меловое пятно с поношенного пиджака, прошептала:
— Он все еще не утихомирился...
— Пожилой человек — это вовсе не старик, уважаемая Амалия, — проговорил Жигмонд, мужчина лет пятидесяти, с внушительной лысиной, и, посмотрев на сидевшую рядом с ним Анну Мочар, спросил: — Я прав, не так ли, Аннушка?
