Софи почти не слышала.
— Ума не приложу, почему человек, у которого такая замечательная жена, должен путаться со всеми подряд.
— Ты упомянула о домашнем задании, так вот, я помню, что больше двадцати двух лет назад ты говорила мне то же самое, и сейчас повторю свои же слова: это страшно достает. Ты права, я именно должен. Никакого выбора, только необходимость. Проще, мудрее, добрее… принять это. Ладно, к черту все эти годы. Забудь про них. Тебя они совершенно не коснулись. Верь не верь, но я никак не могу вспомнить, как ты выглядела раньше. Сколько бы я ни пытался, всегда вижу тебя такой, как сейчас. Ты совсем не изменилась. Разве это не удивительно, разве не… замечательно… просто… великолепно…
Телефон на лестничной площадке зазвонил тогда, когда уже ничему помешать не мог.
— Должно быть, Виктор, — сказала Софи.
Предоставленный самому себе, Алун окинул безразличным взглядом просторную спальню. Все в ней, начиная с отсыревших обоев, которые, по всей видимости, были инкрустированы драгоценными камнями, и до последней мелочи, выглядело так, словно хозяева ставили себе одну цель — потратить как можно больше денег. В голове Алуна крутились банальные и неизбежные мысли о скоротечности времени. Действительно, много воды утекло, однако, как ни удивительно, почти ничего не изменилось. Все, что он пару минут назад говорил Софи о ее внешности, было, конечно, неправдой; впрочем, по отношению ко многим старым знакомым такие слова оказались бы еще большей ложью. Но, в общем и целом, по ощущениям все осталось прежним. То, что произошло между ними сейчас, казалось таким же, как раньше, ну или не настолько другим, чтобы расстраиваться. Наверное, когда-нибудь это кончится, однако чем меньше оно меняется, тем сильнее походит на прошлое, а главное свойство прошлого — это что теперь его намного больше, чем прежде. Во всяком случае, так представлялось Алуну. Он пошел в туалет.
Вернувшись в спальню, Алун увидел там Софи. Она одевалась.
— Сколько у нас времени?
— Как минимум пятнадцать минут, — ответила она, не глядя в его сторону.
— В свое время я собирался за две с половиной минуты и даже успевал застегнуть запонки и зашнуровать туфли.
— Охотно верю.
Завязывая галстук, Алун посмотрел в зеркало и увидел кое-что, чего не разглядел раньше: наискосок от двуспальной кровати, где они с Софи развлекались, стояла заправленная койка.
— Кто там спит? — спросил он.
— Он. Это его постель.
— Его место? То есть он иногда приходит и…
— Нет-нет, он туда сбегает. Видишь ли, под утро я сильно пинаюсь, вот он и перебирается туда, когда надоедает терпеть.
— Мудрое решение.
Что-то в словах Софи озадачило Алуна, однако он не страдал праздным любопытством и уже забыл об этом разговоре, когда прощался с Софи в прихожей за восемь минут до конца отпущенной им четверти часа. (Шесть минут, да? Не очень-то и быстро.)
— Славно было увидеться! — крикнула Софи ему вслед, словно он и вправду заходил на чашку чаю, а затем добавила другим тоном, уже без недовольства: — И все-таки ты мерзавец!
Отогнав первую пришедшую в голову мысль, Алун ответил:
— Это ты славная! Я скоро снова заеду. Только сперва позвоню.
По злой иронии судьбы мотор не пожелал завестись сразу, потом все-таки заработал. Алун развернул машину, решив, что в будущем будет делать это сразу по прибытии, и съехал вниз по холму. Все чисто. Шесть минут, а? Совсем как в старые добрые времена. Вскоре он забыл о Софи, но, как всегда после встречи, чувствовал себя абсолютно свободным — не победителем, нет, просто свободнее, чем когда бы то ни было. Алун запел негромким приятным тенорком, старательно выводя мелодию:
— А не мамзель ли Камилла всех мужчин заразила, тех, кто пришел к ней в дом?
Нет-нет, то была не Камилла, то миссис была Розенбом…
Алун свернул на дорогу над Бофоем, и вдалеке показалось море, а еще дальше, за выходом из бухты, — темно-коричневая с зеленью полоса острова Корси; на заднем плане виднелись силуэты промышленных сооружений, едва различимые сквозь туман. На мгновение выглянуло солнце, и серо-коричневый цвет воды переменился, стал не таким скучным. Одинаковые, с плоскими фасадами, дома рядовой застройки, к которым вели крутые ступени, сменились сдвоенными виллами из кирпича, построенными между войнами, затем — двухэтажными блочными зданиями периода пятидесятых годов, и, наконец, разбросанными вдоль побережья каменными, появившимися во времена процветания, резиденциями владельцев угольных шахт и сталепромышленников.
