— Не видали ли вы моего перочинного ножа? Я его потерял.
— Нет, не видали, — отвечал Сильк.
— Странно. Мне помнится, что вчера вечером я его оставил здесь. А парретиты-то отказались от новых гонок. Слыхали?
— Не знаешь ли, почему они отказались? — спросил Джилькс.
— Они говорят, что не выйдут на реку до тех пор, пока не найдут того, кто подрезал шнурок.
— Что ж, они правы. Только как его найти? Подозревают кого-нибудь?
— Никого, — отвечал Виндгам.
— А хорошо бы проучить негодяя, — сказал Сильк.
— Я думаю, что это какой-нибудь дурак из тех, которые держали пари против шлюпки Паррета.
— Вот я так знаю одного дурака, который держал пари за шлюпку Паррета и теперь рвет на себе волосы, — сказал Сильк, подмигивая на Джилькса.
Когда Виндгам уходил, Сильк вышел за ним в коридор и спросил его вполголоса:
— Не можешь ли ты мне ссудить соверен до осени?
— У меня всего полсоверена, — ответил Виндгам.
— Ну, дай хоть полсоверена, я как-нибудь обойдусь. Виндгам вынул кошелек, достал монету и подал ее Сильку со словами:
— Только, пожалуйста, постарайся возвратить к осени: мне будут нужны деньги на фейерверк. Да не забудь отдать мне мой ножик, если он тебе попадется.
После гонок Тельсон и Парсон очутились в щекотливом положении относительно друг друга. С одной стороны, Парсон как верный парретит был возмущен низким поступком директорских, потому что он был убежден, так же как и его классные старшины, что шнурок был подрезан кем-нибудь из отделения директора, и считал своим священным долгом бранить все отделение. С другой — Тельсон не знал, как ему примирить свою преданность к Парсону с верностью своим. Всем этим делом он был возмущен не меньше своего друга. Негодовал он, во-первых, на всех тех, кто осмеливался бросать тень на его отделение, во-вторых, на Блумфильда и компанию за их отказ принять вторые гонки. Дня через два после гонок у них с Парсоном был по этому поводу длинный и горячий спор.
— Вот вы уверяете, что это сделали мы, — говорил Тельсон, — а между тем…
— Конечно, вы. Кто же, кроме вас, мог сделать такую низость?
— Парсон, мы поссоримся, — заметил Тельсон в виде предостережения.
— Прости, дружище, я хотел сказать: кто мог это сделать? — поправился Парсон.
— Кто-нибудь из вельчитов, например.
— Вельчитам не было в этом никакого расчета: они не участвовали в гонках. К тому же они все против Ридделя.
— Ну, хорошо, а отчего же вы отказались от новых гонок? — спросил Тельсон, чувствуя, что по первому пункту Парсон сильнее, и переходя ко второму. — На вашем месте мы никогда бы с вами так не поступили: мы бы не стали задирать перед вами нос.
— С чего ты взял, что мы задираем нос?
— Так почему же вы отказываетесь от новых гонок?
— Да что в них толку? Ведь вы опять подстроите нам какую-нибудь штуку!
— Никаких штук мы вам не подстраивали, — сказал Тельсон, начиная горячиться.
— Кроме вас, некому было.
— Говорят тебе, что мы этого не делали! — повторил Тельсон и вдруг прибавил, торжествуя, что нашел убедительный довод: — А если вы говорите, что это сделали мы, то должны доказать.
— Нет, вы должны доказать, что это не вы, — не сдавался Парсон.
— Как мы можем доказать, что это не мы, когда… когда это не мы? — прокричал Тельсон, стараясь взять шумом там, где ему не хватало убедительности.
— Я так и знал, что вы не сможете доказать, что это не вы! — крикнул Парсон, торжествуя в свою очередь. — Я знал, что это кто-нибудь из вашей шайки.
— Право, Парсон, мы подеремся…
— То есть я хотел сказать, что…
— Мне нет дела до того, что ты там хотел сказать! Я уже сказал тебе, что это не мы, и баста.
— Что же мне делать, когда я убежден, что это вы?
— Как же ты можешь быть в этом убежден?
— А так, что, кроме вас, сделать это было некому.
— Почем ты знаешь?
Парсон на секунду задумался и вдруг выпалил скороговоркой:
— Если б это не вы, вы бы и доказали, что не вы, а вы доказать не можете, значит — вы. Что, попался?
Этот спор тянулся довольно долго, напоминая собаку, которая старается поймать свой хвост, и к его концу друзья так же мало понимали друг друга, как и в начале. Несходство во мнениях, естественно, повело к обоюдному раздражению: между друзьями пробежала черная кошка. Поэтому оба обрадовались, когда в комнату вошел Кинг и положил конец дальнейшим пререканиям. У Кинга был необыкновенно сияющий и таинственный вид.
