XXXII
ЧИТАТЕЛЬ ПРОЩАЕТСЯ С ВИЛЬБАЙСКОЙ ШКОЛОЙ
Настал день темпльфордской партии крикета. Вся школа еще раз собралась на главном дворе. Но на этот раз вильбайцев привлекает не столько крикет, сколько желание взглянуть на их старого героя, «старика Виндгама», который не забыл своего обещания и приехал повидаться с товарищами. Старый старшина совсем не изменился с того времени, как оставил школу; даже бакенбарды его не успели вырасти. На нем та же фланелевая куртка, в которой он отличался на майских бегах. Но вильбайцы смотрят на него с таким благоговением, точно он не человек, а по крайней мере полубог; да это и неудивительно: ведь Виндгам почти студент — через месяц он поступает в Оксфордский университет.
Наши старые знакомые Парсон и Тельсон следят за игрой с одного из лучших мест — с высокой скамьи под вязами, которую они позаботились занять заранее, — разумеется, не сами, а через посредство услужливого Бошера, к немалой досаде других «мартышек», принужденных стоять и сидеть где попало.
— Наши недурно играют, — замечает Тельсон с видом мецената, доставая полную горсть орехов из кармана Парсона. — Впрочем, и темпльфордцы не плошают. Гляди-ка, как вон тот высокий ловко отбил наш мяч.
— А все-таки мы их одолеем, — говорит Парсон. — При старике Виндгаме нашим нечего бояться. Смотри, вон он подбодряет наших. Видишь? Ага! Темпльфорд струсил… Вон мяч прозевали… Молодчина, Виндгам!
В это время Бошер делает попытку протиснуться на скамью, но Парсон решительно заявляет, что скамья занята, и предлагает ему поискать другое место.
— Пустите меня посидеть чуточку, — пищит бедный Бошер. — Ведь я берег для вас эти места с половины второго до трех!
— Ну что ж? За полтора часа ты достаточно насиделся, — говорит неблагодарный Парсон и продолжает со смехом, обращаясь к Тельсону: — Бедняжка Бошер! Мир велик, а он мал, оттого его и обижают…
При этом намеке на злополучный дневник разобиженный Бошер скрывается в толпе, и друзья продолжают наслаждаться игрой, созерцанием старика Виндгама и орехами.
Но вот мимо проходят под руку две знакомые фигуры.
— Вон идут Риддель с Блумфильдом, — говорит Тельсон, подталкивая локтем своего друга. — Их теперь водой не разольешь.
— Да, теперь держи ухо востро. Плохо нашему брату, когда начальство в дружбе, — отзывается Парсон с философским видом.
Первый тур кончился, и публика устремляется в палатку, чтобы взглянуть поближе на героя дня, который скрылся туда вместе с игроками. Увлеченные общим движением, Парсон и Тельсон неосторожно покидают свои места, и скамью с торжеством занимают Бошер и Лаукинс.
Между тем начинается второй тур. Должно быть, темпльфордцы действительно робеют в присутствии знаменитого вильбайского героя: их ворота падают одни за другими.
Вильбайцы начинают торжествовать.
— Скоро кончится, — говорит Гем своим неизменным спутникам Ашлею и Типперу. — Еще один тур, и мы одолеем.
— Да, наши славно сыгрались, — вторит ему Типпер и прибавляет с гордостью: — Ведь наша партия больше чем наполовину составлена из парретитов.
— Лучше не считай, — смеется Ашлей, — а то как бы не вышло, как тогда с рокширской партией. «Мы должны забыть, что у нас три отделения», — так, кажется, сказал Блумфильд в парламенте.
— Да мы и то забыли. Я не запомню у нас такого мирного времени, какое настало теперь. А все наш маленький старшина. Право, я нахожу, что с ним легко ладить.
Даже Гем принужден согласиться с этим и считает долгом прибавить со своей стороны:
— Лучше всего в нем то, что он не помнит старых обид. На днях он обещал мне попросить директора, чтобы с будущего года он опять назначил меня классным старшиной.
Тут разговаривающие смолкают и обращают все внимание на игру; второй тур близится к концу, и игроки начинают заметно волноваться.
Но чья это печальная фигура пробирается от школы к палатке? Неужели это наш приятель Виндгам-младший? Да, это он. Теперь половина шестого — час, или, вернее, полчаса его свободы, и вот он пришел полюбоваться игрой, от участия в которой должен был отказаться по независящим обстоятельствам. Впрочем, как достойный брат своего брата Виндгам не теряет времени в напрасных сетованиях. Слышите, как звенит его голос? Это он ободряет «своих». И вообще, насколько это возможно для простого зрителя, он принимает живейшее участие в игре, но по тому, как он то и дело поглядывает на свои часы, нетрудно догадаться, что время его ограничено и что скоро для него, как для Сандрильоны, пробьет полночь, когда он должен будет покинуть блестящее общество.
