Вернув картину людям, Мячиков не чувствовал себя героем. Он снова превратился в затюканного следователя, которого вот-вот выставят за дверь прокуратуры. Он в который раз появился в приемной Федяева, надеясь уговорить начальство поручить ему какое-нибудь дело, и спросил у секретарши:
– Он один?
– Нет, – ответила секретарша, – у него посетитель. Говорят, Николай Сергеевич, вы на пенсию уходите?
– И не собираюсь! – по возможности бодро ответил Мячиков.
– В общем-то это неправильно, что пенсию выдают только в старости! – высказала неожиданную мысль секретарша. – По-настоящему пенсию надо выплачивать людям от восемнадцати и, скажем, до тридцати пяти лет. Это самый хороший возраст. В эти годы работать грех, надо заниматься личной жизнью. А потом можно и на работу ходить, все равно уже от жизни нет никакого толку!
– Очень интересная теория! – поддержал Мячиков. – Молодые гуляют, а старики вкалывают. В этом что-то есть...
Отворилась дверь, из кабинета вышли Федяев и Проскудин.
– Николай Сергеевич, вы ко мне? – Оттого, что Мячиков застукал его с Проскудиным, Федяев ощутил некоторую неловкость.
– Я позже зайду! – сухо сказал Николай Сергеевич.
А Юрий Евгеньевич приветливо осклабился во весь рот:
– Привет боевым ветеранам!
Николай Сергеевич неприязненно взглянул на врага и ничего не ответил.
– Я понимаю вашу антипатию ко мне. Но что поделаешь, жизнь! – И, покидая приемную вслед за Федяевым, Проскудин пошутил: – Вам время тлеть, а мне цвести!
Николай Сергеевич возмутился и стал торопливо подыскивать достойный ответ, и тоже в стихах. Но ничего, кроме общеизвестных истин: «Дуракам закон не писан!», «Гусь свинье не товарищ!», «Не в свои сани не садись!», в голову не лезло. Николай Сергеевич остановился на выражении: «Как вам не стыдно?» – и бережно понес эту отповедь, чтобы бросить ее в лицо грубияну.
Мячиков разыскал Проскудина в своей служебной комнате.
– Поскольку я привык работать в отдельном кабинете, то эту комнату мы поделим пополам... – разглагольствовал блатной. – Здесь два окна, так что архитектурно это возможно. В той половине будут вот эти два товарища, а эту займу я. – Федяев и двое коллег Мячикова слушали Проскудина с нескрываемым удивлением. – Маловата, конечно, площадь, но надо мириться с обстоятельствами. Тут, при входе, я поставлю вешалку. Стол, за которым сидел старик, придется сменить. Эта рухлядь мне не подходит...
То, что преемник буквально хоронит его при жизни, взорвало Николая Сергеевича, и он потерял самоконтроль.
– Гусь свинье не товарищ! – выпалил Николай Сергеевич, спутав приготовленную реплику. Все уставились на Мячикова, а он продолжал в гневе: – Не в свои сани не садись! Дуракам закон не писан! Как вам не стыдно?
Закончив монолог, бунтарь ушел, топая ногами.
– Бешеный старикан! – сказал вдогонку Проскудин.
Агрессивно настроенный Мячиков помчался на такси в «Промстальпродукцию». Чтобы не терять ни единой минуты, он заранее приготовил деньги, расплатился с таксистом, не взяв сдачи, и бегом направился к подъезду. Затем обычно деликатный Мячиков, растолкав очередь, втиснулся в лифт и выскочил из него на пятом этаже. Пробежав по коридору, он распахнул дверь в комнату Воробьева и с порога провозгласил:
– Валя, ты прав! Мы не остановимся на полпути!
Валентин Петрович понял друга и поэтому только кивнул.
Следуя плану, заранее разработанному Воробьевым, друзья разыскали Анну Павловну на загородном стрельбище. По заведенному порядку раз в год инкассаторам устраивали переэкзаменовку по стрельбе, хотя работают инкассаторами в основном люди пожилые. Всем вменялось в обязанность в стрельбе из пистолета на расстоянии в двадцать пять метров выбить сорок очков из пятидесяти возможных. Если стрелок не выполнял норму или вообще не попадал в мишень, его все равно оставляли на работе. Правда, такое бывает не только со стрельбой.
