Он снова поднимает его. Кажется, что кабель извивается в его руке. Старфайндер уже готов бросить его на пол, на этот раз по собственному желанию, когда кабель вдруг обвивается вокруг его правого запястья.
Он на опыте узнает, какая невыполнимая задача — пытаться вытащить «Вейканцер».39 одной левой рукой. Он не успевает даже прикоснуться к кобуре, а второй экстензор, зеленый, уже всползает по его левой ноге и обхватывает левое запястье.
Синий кабель тем временем стягивает его правую лодыжку.
Желтый выбирает левую.
Теперь ему понятно, почему Сили зажала рот рукой. Не для того, чтобы удержать слова. Для того чтобы сдержать смех.
После того как она отсоединила экстензоры, угорь, желая точно знать, что больше никогда не станет рабом, превратил их в протезные щупальца, с помощью которых теперь защищался. До Старфайндера дошло. Ему следовало догадаться об этом раньше.
Что же касается Сили, она все знала с самого начала. Возможно, она обнаружила это случайно — или отследила. В любом случае, она знала и, зная, позволила Старфайндеру отправиться в Самарру, ни словом не предупредив его.
Без сомнения, она также знала — знает, — сколько есть путей, чтобы выбраться с камбуза, не пользуясь дверью столовой. Возможно, Паша даже способен открыть для нее эту дверь. Возможно, он уже так делал.
Может быть, она даже известила его о намерениях Старфайндера. «Взять его! — вероятнее всего, сказала она. — Он типичный никчемушный представитель haute bourgeoisie!».
Никогда не следует недооценивать детскую сообразительность или способность детей быть жестокими.
Черный кабель, извиваясь, поднимается, по правой ноге Старфайндера, обвивает живот, грудь и наконец шею.
В свои предыдущие посещения Самарры он умудрялся в последнюю минуту избегать Смерти, ныряя в темный переулок или скрывшись в толпе на базарной площади. Но на сей раз подходящего переулка нет, а базарная площадь абсолютно пуста.
Черное кольцо на его шее стягивается туже. У краев поля его зрения начинает сгущаться краснота, она продвигается внутрь, словно кто-то закрывает занавес после спектакля. Пьеса называется «Старфайндер и звездный угорь»; рев в его ушах — овации. Вот и огни в зрительном зале гаснут один за другим. Публика расходится, и наконец остается лишь одна театралка, девочка с коротко подстриженными волосами и глазами синими, как полевые цветы, что растут на пасторальных холмах к югу от Сверца. Она сидит в первом ряду с побелевшим лицом, сразу за меркнущими огнями рампы.
— Отпусти его, Паша. Отпусти!
Щупальца ослабляют хватку, отпадают. Старфайндер оседает на колени. Он чувствует, как мягкие пальцы массируют ему горло и… непонятную мягкость у своей щеки. Что-то теплое, мокрое мелкими каплями падает ему на лоб. Он слышит далекий голос:
— Старфайндер, Старфайндер, я вовсе не хотела, чтобы он причинил тебе вред. Ох, Старфайндер, я так рада, что с тобой все в порядке!
Они сидят, привалившись спинами к шпангоуту с вырезанной в нем нишей.
— Могла бы предупредить, — шепчет Старфайндер. — Успела бы до того, как я закрыл дверь.
— Мне показалось, забавно, что ты думаешь, будто можешь опять подключить Пашу. И еще, пожалуй, мне хотелось преподать тебе урок. Я-то знала, что могу легко выйти из камбуза — Паша может открыть любую дверь на корабле. Я… я даже и подумать не могла, что ты сумеешь так быстро найти отсек управления.
В сознании каждого из них вновь появляется все тот же мучительный ребус, на этот раз — под более острым углом:
Да, кит, я знаю.
Удивление вернулось на лицо Сили.
— Что это за звездочка, Старфайндер?
— Она обозначает его ганглий.
— Ага.
Молчание. Потом:
— Он говорит тебе, что умирает, да?
— Да.
Опять тишина. И:
— Он очень сообразительный, Старфайндер?
— Он не просто сообразительный. Он почти как человек. Трудно поверить, что у кита могут быть человеческие качества, но у него они есть.
— Хотя… хотя я только мельком видела его, прежде чем Паша напал, он показался мне по-своему красивый.
— Он на самом деле красивый.
— …И внутри тоже?
— Да. Хочешь рассмотреть?
— …Разумеется.
В чреве кита холодно. Так холодно, что они видят свое дыхание. Фосфоресцирующее свечение, излучаемое стенами и потолком, совсем потускнело.