Комната для псишеэктомии казалась тесноватой, в основном из-за огромного псишеэктомического аппарата, занимающего три четверти пространства. Больше, чем на что бы то ни было, аппарат походил на большой канцелярский шкаф из хромопластика, с четырьмя ящиками. Два ящика были выдвинуты и напоминали теперь столы, оборудованные электронной сеточкой Шлотца-Фебли и псишесакционными трубками. Когда Глория Грандонуиллз вошла, Билл Хардинг уже лежал на одном из столов, одетый в розовую больничную рубашку из цельного куска ткани.
Флоренс Найтингейл потянула вниз с потолка небольшую ширмочку, увела новую пациентку за нее, сняла с нее одежду и переодела в такую же розовую рубаху. Как и следовало ожидать, Глория Грандонуиллз в таком одеянии оказалась вполне достойной созерцания, но Билл Хардинг тут не годился в качестве доказательства. Когда она улеглась на второй стол, он одарил ее одним-единственным полным ненависти взглядом — больше, чем получил от нее.
Смотритель вошел в палату, одетый в парусиновые брюки, белый смокинг и белую шапочку, подошел к раковине и тщательно мылся добрых пять минут. Потом он поднял руки, и Флоренс Найтингейл натянула на них белые резиновые перчатки.
— Надеюсь, операция пройдет успешно, доктор, — проговорила она.
— Мои операции всегда проходят успешно, Флоренс. А теперь, если ты соизволишь передать мне восьмидюймовый разводной ключ, приступим.
Флоренс Найтингейл хромированными щипцами взяла с курящегося паром подноса инструмент и вложила в протянутую правую руку Смотрителя. Он целенаправленно прошелся между двумя операционными столами и остановился напротив «канцелярского шкафа». Билл Хардинг впервые в жизни ощутил беспримесный страх, а у Глории Грандонуиллз от ужаса округлились глаза.
Наклонившись вперед, псишеэктомист изучил лицевую часть псишеэктомического аппарата. Вскоре он обнаружил искомое — почти незаметную, но выступающую на четверть дюйма глухую гайку. Он ловко раскрыл разводной ключ до нужной ширины, захватил гайку и повернул на пол-оборота против часовой стрелки. Как только он это сделал, сеточка Шлотца-Фебли и псише-сакционные трубки жадно присосались к нервным окончаниям Билла Хардинга и Глории Грандонуиллз.
В ушах Билла Хардинга резко зазвенело. Он услышал, как тяжело вздохнула Глория Грандонуиллз. Он увидел, что псише-эктомический аппарат светится ярко-красным.
Смотритель подождал пять секунд, затем опять повернул гайку на четверть круга против часовой стрелки, возвращая ее в исходное положение. Ярко-красный свет полностью погас, а сеточка Шлотца-Фебли и псишесакционные трубки отсоединились от пациентов и втянулись в операционные столы.
Псишеэктомист повернулся лицом к Флоренс Найтингейл. Она ловко вынула разводной ключ из его руки и стянула со Смотрителя резиновые перчатки.
— Превосходная работа, доктор, — сказала она. — Действительно превосходная.
— Благодарю, Флоренс.
Флоренс Найтингейл ушла, а Смотритель осмотрел пациентов:
— Ну-с, как вы себя чувствуете? — осведомился он.
— Так же, как и прежде, — ответил Билл Хардинг, садясь.
— Я тоже, — сказала Глория Грандонуиллз и тоже села.
Внезапно их глаза встретились. Надолго. Билл Хардинг ощутил, что тает. Он еще ни разу не видел у женщины такого выражения лица, какое было у Глории Грандонуиллз. Он увидел в ее глазах страсть и желание. Любовь. Обожание. Сострадание. Униженность. Он не сознавал, что те же чувства читаются и в его взгляде. Он знал одно: она самая прекрасная, самая желанная, самая благородная из всех женщин, каких он встречал на жизненном пути. Он бы с радостью отдал за нее жизнь. Он сделал бы ради нее все, что угодно!
— Я с радостью умер бы за тебя, — произнес он. — Я сделал бы для тебя все что угодно!
— Я с радостью умерла бы за тебя, — робко промолвила она.
Внезапно она ахнула, словно что-то вдруг вспомнила, и выражение лица, которое он видел у женщины впервые, сменилось острым раскаянием.
— О нет! — вскричала она. — Как я могла так унизиться в его глазах! Как я могла!
И, к изумлению Билла Хардинга, она спрыгнула со стола, собрала одежду и выбежала из палаты.
