Ее голос затих. На поляну забрел другой грузовесочник и превратился в ту самую высокую строгую женщину с бородавкой на кончике носа, в которую днем уже превращался грузовесочник у моста.
Глория Грандонуиллз принялась лихорадочно нашаривать ночную рубашку.
— Нет, нет, мать Маккэй! Это не то, что вы думаете. Это…
Мать Маккэй обвиняя нацелила свой перст на нее.
— Ох, Глория, Глория, Глория! Ты всегда была упрямицей! Если я сказала об этом твоему отцу однажды; я сказала ему об этом сотни раз! «Мистер Грандонуиллз, — сказала я, — это не доведет вашу дочь до добра. Она слишком независима, и в ней ощущается врожденная роковая тяга к нимфомании». «Постарайтесь сделать все, что в ваших силах, мать Маккэй, — отвечал он. — Сделайте все, что от вас зависит». И я делала. Я втолковывала тебе, как важна твоя девственность, и объясняла, почему, оставаясь атависткой и обладая душой, ты едва ли сумеешь сохранить ее, ведь душа лишь мешает человеку поступать с другими так, как ему не хотелось бы, чтобы поступали с ним. И еще я постоянно объясняла тебе, что девственность — это оборотный актив и расстаться с ней в порыве первобытной страсти — все равно что бросаться Деньгами. И что же? Ты пала жертвой первого попавшегося мужчины, знакомого тебе не дольше пяти минут, а ведь ты наследница богатства Грандонуиллзов, а он — па-ранормал, регрессировавший на почве Эдипова комплекса. Да к тому же деревенщина! И теперь твоей девственности больше нет! Ох, Глория, Глория, Глория!
Билл Хардинг отыскал камень и швырнул его в бродячих грузовесочников; те снова превратились в прозрачные простынки из протоплазмы и медленно улетели с поляны. Однако когда он стал искать глазами Глорию Грандонуиллз, той уже не было.
«Выразительные, вызывающие головокружение своим непринужденным сиянием, эти перлы, эти чистейшего блеска безмятежности безусловно найдут свое особое место в поэтических анналах».
Макджордж Кэшдоллар. «Нью-Йорк. Эпоха XXIII».
«Еще один ужасающий пример того, как человек, прославившийся в одной сфере, может добиться немедленного признания в другой, просто помахав пластиковым флажком и заорав: «А вот и я!» Положительное доказательство того, что жалкая унция ассоциативности ценнее десяти фунтов таланта».
Патрик Хосе Тентентенков. «Курьер Рюкзака-I».
«Ура! Ура! Ура! Наконец-то новый свет пробился в литературное окно! Се — восток, и Смотритель — солнце.
Барбрабриггз. «Обозрения Дела-IХ».
«Честному, сознательному обозревателю (критику), когда он столкнется с таким ужасающим сборником, как «Полное собрание стихотворений Смотрителя-Псишеэктомиста» (Хилл энд Бургунди, 1066 стр., $98.50), остается только в полном отчаянии воздеть руки и вскричать “помогите!”. Каэюдое из этих асимметрических мелких бесчинств посвящено Деньгам, а их мес-сидэю неизменен, как танец дождя на Раббадабдабе: люди, которые любят Деньги и у которых их много — это Зло; люди, которые не любят Деньги и не имеют их в достатке — Благородны. Уму непостижимо, как Смотритель, который в свое время нажил приличный капитал, сумел выработать подобное отношение к ним — разве что постулировать, что в последние годы он обрел истину, резко противоречащую Этике, на которой зиждились его карьера и состояние (а именно, что только в загробной жизни человек может распознавать ложь, таящуюся в умах его последователей, и что, следовательно, душа — это нечто лишнее, создающее помеху в обществе конкуренции); что он превратил Деньги в своего рода в мальчика для битья, дабы искупить то, что накопил их столько.
Бенджамэн Стритхаукер. «Страж Скотча-ІV».
Из «Альбома для вырезок Смотрителя-Псишеэктомиста», любезно представленного Мемориальной библиотекой Смотрителя.
Билл Хардинг вновь увидел Глорию Грандонуиллз, когда на следующее утро Флоренс Найтингейл препроводила ее в палату для псишеэктомии. Ранее его уже приводил сюда этот же грузовесочник. Войдя, богатая девушка даже не взглянула в его сторону, однако огненные языки, выстреливающие по ее изящной шейке, и зардевшиеся мягкие щеки однозначно указывали на то, что она даже чересчур хорошо осознает его присутствие.
