— Ненавижу рубить деревья. Вы понимаете, да?
— Понимаю, — ответила мама. Она крепче сжала руку дочери. — Пойдем, Джулия, вернемся домой.
Здоровяк порылся в карманах бриджей. Потом протянул Джулии четвертак.
— Вот, возьми, — произнес он. — Ты будешь храброй девочкой, не так ли?
Джулия не обратила на четвертак никакого внимания. Снизу вверх она посмотрела здоровяку прямо в глаза.
— Пожалуйста, не обижайте мое дерево.
Здоровяк беспомощно замер.
— Пойдем, Джулия, — повторила мама. — Нельзя мешать этим людям работать.
Джулия с явной неохотой пошла вместе с ней к дому.
— Сейчас мы войдем и позавтракаем, — говорила мама. — Съедим яичницу-болтунью, такую, как ты любишь.
— Нет!
— Да, Джулия.
Джулия заплакала, но мама заставила ее вернуться в дом и сесть за кухонный столик. Свист падающих ветвей и стук их падения на землю то и дело проникали в открытое окно кухни. Металлическим голосом пели пилы. Мама взболтала яйца и поджарила тост. Затем налила Джулии стакан молока. Джулия прислушивалась к звуку пил. Вот опять зазвенела пила — другая, громко, визгливо.
Внезапно кто-то крикнул: «Берегись!», и сразу после этого раздался тяжелый удар, от которого екало сердце. Джулия хотела подбежать к окну, но мама обхватила ее обеими руками и очень крепко прижала к себе.
— Ничего, дорогая, — приговаривала мама. — Ничего. Не плачь, детка, не плачь.
Однако Джулия плакала и плакала.
Ночью ей снилось дерево. Снилось таким, каким бывало зимой, — темное и одинокое, а его ветки казались нарисованными углем на мрачных металлических небесах. Оно снилось ей таким, каким бывало весной, когда новые почки окутывали его ветви бледно-зеленой дымкой. Но больше всего оно ей снилось таким, каким становилось летом — зеленое облако над головой, когда она сидела на качелях, прекрасное облако, в котором вздыхал ветер, а вокруг — небо, голубое, как яйцо малиновки.
Маленькая девочка и облако кроны вольно плыли над вершиной холма.
На следующий день вернулись люди, изменяющие местность. Джулию разбудило пыхтение гигантского подъемного крана. Выглянув в окно, она увидела, как огромная когтистая лапа крана вцепилась в оставшийся от дерева пень и стальные тросы натянулись. Пень с треском вырвался из почвы, все вокруг осыпало землей. Он выскочил из земли, как гнилой зуб, отчаянно размахивая корнями. Кран резко развернулся и сбросил его в поджидающий мусоровоз, и мусоровоз с ревом покатил с холма в долину. Другой грузовик задним ходом подъехал к зияющей на месте пня темной глубокой ране и вывалил туда красноватую почву Висге; затем запыхтел бульдозер, ярд за ярдом выравнивая землю, подобно механическому динозавру.
Джулия медленно одевалась. Мама была на кухне, сидела за белым столиком, глядя себе на руки. Когда Джулия вошла, мама подняла глаза.
— Доброе утро, милая, — сказала она. — Ты хорошо спала?
— А они посадят новое дерево? — спросила Джулия.
— Нет, Джулия. Они посадят траву. Такую траву, какая растет на Висге.
— Но почему, мамочка?
Мама снова посмотрела себе на руки.
— Потому что они должны, дорогая. Потому что они такие… Хочешь болтунью?
— Я не голодна, — ответила Джулия.
Бульдозер работал все утро. К полудню земля, где некогда росло дерево, стала ровной, а после перерыва на обед люди, занимающиеся местностью, достали из грузовика-пикапа длинные грабли и стали разравнивать ими почву Висге. (Почву Висге насыпали только на вершинах холмов, где опасность эрозии была максимально высокой.) Они разравнивали граблями почву до тех пор, пока в ней не осталось комочков, а потом посадили траву с Висге. Они сажали ее так, как велели висги: таким толстым слоем, чтобы длинные корни образовали густые сплетения и защитили почву от воздействия дождя и ветра. Они закончили работать уже под вечер, влезли в грузовик и поехали с холма в деревню.
Вечером Джулия сидела на ступеньках крыльца, уставясь на голый дворик. Она сосредоточилась на том месте, где росло ее дерево, мысленно вспоминая его и рисуя взглядом. Она сидела там очень долго после заката, наблюдая, как тени крадутся вверх по холму. Рядом с ней в кресле-качалке сидела мама. Вокруг в сгущающейся темноте запели сверчки, а с болот на краю долины донесся нестройный хор лягушек. В темных пятнах кустов на границах заднего дворика замерцали светлячки. Наконец мама произнесла:
