Старая дама из Байе - страница 10

— Никого.

— А потом?..

— Потом ушел хозяин… В двадцать пять минут пятого… Я посмотрел на часы, потому что обычно он уходит в клуб позднее…

— Он не нес никакого свертка?

— Нет, что вы!

— И выглядел, как обычно?

— По-моему, да…

— Продолжайте…

— Я начал чистить ножи… Да, больше ничего такого не было… А потом, часам к пяти, вернулась госпожа Круазье…

— И чувствовала она себя по-прежнему хорошо?

— Хорошо. И даже была в прекрасном настроении. Проходит мимо меня и говорит: напрасно про зубных врачей думают, будто они причиняют боль… А я ей тогда еще ответил, что мне-то врач выдернул здоровый зуб вместо больного…

— Она поднялась к себе в комнату?

— Да, поднялась к себе.

— Ведь в ее комнате мебель в стиле Людовика Четырнадцатого?

— Да, конечно.

— Комната справа, оклеена желтыми обоями?

— Нет! Нет! Это совсем другая комната, там мебель в стиле Регентства. Ею никогда и не пользуются.

— Что было потом?

— Сейчас соображу… Прошло какое-то время… Хозяйка спустилась вниз очень взволнованная…

— Простите, сколько минут прошло?

— Минут двадцать… Во всяком случае, было начало шестого, когда хозяйка велела мне позвонить хозяину в клуб, сказать, что у его тети сердечный приступ…

— И вы позвонили в клуб и сказали, что у тети приступ?

— Да…

— А вы не сказали, что она умерла?

— Нет… Я еще не знал, что она умерла…

— Вы поднимались наверх?

— Нет… Никто из слуг там не был… Пришел какой-то молодой доктор, и хозяйка сама его встретила… Нам только в семь часов объявили о смерти госпожи Круазье, а в восемь мы все туда поднялись…

— В желтую комнату?

— Нет! В голубую…

Задребезжал звонок.

— Это хозяин, питье ему надо нести, — проворчал Виктор.

Мегрэ неторопливо направился к выходу.

— Господин прокурор просит вас подождать…

Мегрэ сидел на кончике жесткой скамьи в пыльном коридоре канского суда. Время от времени мимо него проходили адвокаты в мантиях, рукава их вздрагивали, как крылья у утят.

Было десять часов утра. Мегрэ, жена которого оставалась в Париже, снимал здесь комнату с пансионом у одних славных людей. Он получил через полицейского записку прокурора, где тот довольно сухо предлагал комиссару явиться к нему в кабинет ровно в десять часов.

В десять минут одиннадцатого Мегрэ встал со скамьи и подошел к служителю.

— У прокурора есть кто-нибудь?

— Да.

— А вы не знаете, надолго это?

— Надо думать! Он там уже с половины десятого. Это господин Делижар…

Насмешливая улыбка тронула губы Мегрэ, он решительно раскурил свою трубку. Каждый раз, проходя мимо обитой войлоком двери, он различал приглушенные голоса. И каждый раз все та же улыбка кривила уголки его губ.

Наконец, когда пробило половину одиннадцатого, зазвонил звонок, вызывая служителя. Вернувшись, он объявил:

— Господин прокурор ждет вас!

Значит, Филипп Делижар не собирался уходить. Мегрэ сунул в карман горячую трубку и, ступая подчеркнуто неуклюже, вошел в кабинет. В некоторых случаях, особенно когда он бывал в хорошем настроении, Мегрэ вообще любил напускать на себя преувеличенно глупый вид, и тогда он казался еще толще, еще неповоротливей — точный портрет полицейского, как их рисуют на карикатурах. Не хватало только пышных усов.

— Мое почтение, господин прокурор. С добрым утром, господин Делижар…

— Закройте дверь, комиссар… Идите сюда… Вы меня поставили в чрезвычайно неудобное и затруднительное положение… О чем я вам вчера говорил?

— О благоразумии, господин прокурор…

— А разве я вам также не сказал, что ни на секунду не поверил россказням этой девицы Сесили, она типичная интриганка — теперь я нисколько не сомневаюсь.

— Во всяком случае, вы мне сказали, что господин Делижар пользуется в городе большим влиянием, и поэтому надо подходить к нему деликатно…

И Мегрэ, любезно улыбнувшись, искоса взглянул на Филиппа Делижара, который в своем трауре выглядел еще более представительным, чем прокурор. Он старался держаться как можно непринужденнее и избегал смотреть в сторону комиссара. Всем своим видом он словно говорил: «Погодите, то ли еще будет!»

А прокурор бросал на Мегрэ свирепые взгляды, он уловил иронию в словах комиссара и явно искал предлога, чтобы дать выход своему гневу.