— Ну что это такое, детки, фу! — твердил он, оглядываясь. — Суббота!
Но парни и не думали отставать от Фишла. Они знали: раввин так слаб глазами, что не видит не только того, что подальше, но и того, что творится прямо перед ним. Женщины рассказывали, что каждый раз, когда ему приходится взрезать куриный желудок, в котором обнаружили иголку[13], он чуть ли не тычет себе ножом в глаза. Остряки болтали, что он даже ребецин не узнает и принимает ее за своего шамеса. Было ли все так, как об этом говорили, или народ немного преувеличивал, но то, что пастырь общины не видит дальше собственного носа, сомнений не вызывало, и парни озорничали на глазах у раввина. Еще больше они радовались, когда единственный сын раввина, Михл-Довид, украдкой сбегал из-под правой руки полуслепого отца и присоединялся к травившей щетинщика компании. Несмотря на то что единственный сын раввина уже учил Гемору, носил длинные — длиннее, чем у других мальчиков, — льняные пейсы и был одет в долгополый шелковый кафтан, перешитый из материнского свадебного платья, ему не удавалось держать себя так, как подобает сыну духовного лица, и он вместе с сыновьями ремесленников сопровождал грузно ступающего ойреха к его субботней трапезе.
— Корова красная[14], — кричал он ему, страшно довольный тем, что учиняет недозволенное. — Фишл-Левиафан[15].
Субботний гость продолжал идти своей дорогой, стуча подкованными каблуками сапог по булыжной мостовой синагогального переулка. Ничто в мире не могло нарушить безграничного спокойствия его доверчивых овечьих глаз.
Но однажды его овечьи глаза утратили свое вечное спокойствие перед встречей субботы, и не обычной субботы, а той, что как раз накануне Пейсаха.
2
Никогда прежде, насколько могли припомнить старики, Висла близ Долинца не оставалась так долго подо льдом, как в ту зиму; никогда прежде во время ледохода полая вода не поднималась так высоко, как в тот год. Льдины грозно неслись по вздувшимся водам, сталкиваясь и ломаясь с неистовым — особенно по ночам — треском и шипением. Крестьяне, как обычно весной, поставили вечером на берегу вешки с зарубками, которые должны были показывать, как высоко река поднялась за ночь. Но когда на рассвете они пришли проверить эти вешки, не только зарубок не было видно, но и от самих вешек не осталось следа. Вода покрыла их. Река вдруг словно с цепи сорвалась и с такой яростью вышла из берегов, что не успели крестьяне оглянуться, как их дворы уже стояли в воде. От прибрежных деревень наводнение двинулось дальше и нахлынуло на Долинец, который лежал довольно далеко от берега и редко подвергался затоплению.
Вода пришла неожиданно, как приходит всякая беда, под самый Пейсах, не больше чем за две недели до праздника.
Весеннее солнце, не скупясь на тепло и свет, прогрело и высушило долинецкую грязь и отсыревшие крыши после долгой суровой зимы. Вернувшиеся ласточки чинили прошлогодние гнезда под застрехами, наполняя воздух своим порханием и щебетом. Осколки стекла, которые реб Мордхе-стеколыцик выбросил, вставляя новые стекла в долинецкие окна, сверкали на солнце как драгоценные камни. Из пекарни Йойносона доносились вкусные запахи первой мацы, которую уже начали выпекать семьи побогаче. В хедере возле синагоги реб Сане-меламед нараспев учил детей читать вслух Песнь Песней. Сидя без капоты, в одной стеганой жилетке и большом талескотне, и воюя с мухами, которые появились в первые теплые дни и теперь жужжали над столом, вокруг которого сидели ученики, он с пасхальным напевом повторял с мальчиками Песнь царя Соломона[16].
— Эта Песнь поется царем, — тянул слова реб Сане, — эта Песнь поется царем, сыном царя; эта Песнь поется пророком, эта Песнь поется пророком, сыном пророка; эта Песнь поется мудрецом, эта Песнь поется мудрецом, сыном мудреца. Повторите же, дети: царь, сын царя, пророк, сын пророка, мудрец, сын мудреца…
И вот в тот самый час, как раз в середине перечисления всех достоинств Песни Песней, в хедер вбежали матери мальчиков и, заламывая руки, сообщили о наводнении, наступающем на местечко.
— Дети, бегом домой, помогайте спасать вещи на чердак, — вопили матери, хватая своих детей за руку. — Божий гнев излился на нас…
