Это есть взгляд захудалого аристократа на партию как на голосующую баранту. Это есть признак того, что Троцкий потерял чутье партийности, потерял способность разглядеть действительные причины недоверия партии к оппозиции».
Сталин имел право на такой вывод. Но зададимся вопросом, а был ли большевиком Троцкий, блуждавший целых 14 лет – с 1903 до 1917 года среди меньшевиков и примкнувший к Ленину лишь после буржуазного Февраля? Что могло соединять сына зернопромышленника из Одессы с рабочими и крестьянами России?
Таких корневых связей не было. Подавшийся «в революционеры» как в авантюрное приключение, из желания прославиться, он видел в массах лишь «быдло», служившее черновым сырьем для удовлетворения собственных амбиций. Опьяненный жаждой славы, он мнил себя вождем, хотя таковым считался лишь в среде подобных ему интеллигентов – «чужаков» в Российском государстве.
Зато в биографии Троцкого явственно прослеживаются другие тайные связи. С британскими спецслужбами и крупными заграничными банками «Кун, Леб и К°», с банкирами Варбургом и Шиффом, сотрудничавшими с дядей Троцкого Абрамом Животовским. Связи, на которые он мистически ориентировал все свои политические и личные планы.
Человек, подверженный склонности к догматизму и начетничеству, Троцкий боролся за власть с одному ему до конца понятными целями. Конечно, Сталин не знал о тайных связях и намерениях Троцкого, но он не мог не понимать вредности позиции сторонников Лейбы Бронштейна для государства. И в своей речи он ставил вопрос ребром:
«Оппозиция так запуталась, так ловко загнала себя в тупик, из которого нет выхода, что она очутилась перед выбором: либо Коминтерн и ВКП(б), либо... ренегаты из нелегальной антипартийной типографии. Нельзя болтаться между этими двумя лагерями. Пора сделать выбор. Либо с Коминтерном и ВКП(б) и тогда – война... против всех и всяких ренегатов. Либо против ВКП(б) и Коминтерна, и тогда – скатертью дорога... ко всяким ренегатам и перерожденцам, ко всяким Щербаковым и прочей дряни».
В результате состоявшегося обсуждения Троцкого исключили из Исполкома Коминтерна. Правда, он оставался председателем Главного концессионного комитета при СНК СССР. Но, лишенный престижных постов, он уже не мог остановиться. Как проигравшийся игрок бросает на карточный стол последний грош, он вытащил свой затертый от употребления аргумент.
Очередную атаку Троцкий предпринял в октябре на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). Он яростно обрушился на членов Политбюро, обвиняя их в измене делу революции, но основной удар по-прежнему был направлен против Генерального секретаря.
Не имея убедительных доводов, вечно интригующий и склонный к авантюризму, совершенно теряющий политический глазомер, лидер оппозиции вновь вернулся к уже заезженному от постоянного упоминания «Письму съезду».
«Грубость и вероломство, – заявил Троцкий, – о которых писал Ленин, перестали быть просто личными качествами. Они характеризуют весь стиль нашего руководства...» Это была старая песня. Но чем еще мог козырять Троцкий? У него не было других слов; он цеплялся за соломинку и передергивал факты.
Очередной демарш не стал для Сталина неожиданностью. Он уже сам готовился расставить точки над «i» в затянувшейся тяжбе с недовольными. Выступая на пленуме 23 октября, он констатировал: «У нас нет войны, несмотря на неоднократные пророчества Зиновьева и других... А ведь сколько у нас было пророчеств насчет войны! Зиновьев пророчил, что война будет у нас весной этого года. Потом стал пророчить, что война начнется, по всей вероятности, осенью этого года. Между тем мы уже перед зимой, а войны все нет».
Анализируя положение государства, он указывал на благоприятно складывающуюся внутреннюю обстановку: партия «добилась умиротворения деревни, улучшения отношений с основными массами крестьянства... Нельзя строить социализм, имея бандитские выступления и восстания среди крестьян».
И все-таки основное, в чем он имел право упрекнуть оппозицию, касалось вопросов индустриализации. Указывая на успехи промышленности, он отметил: «Еще в апреле 1926 года на пленуме ЦК оппозиция утверждала, что своих внутренних накоплений не хватит у нас для того, чтобы подвинуть вперед переоборудование промышленности. Оппозиция пророчила тогда провал за провалом. А между тем на поверку оказалось, что нам удалось за два года двинуть вперед дело переоборудования нашей промышленности... Мы добились того, чего не добивалось еще ни одно государство в мире: мы подняли нашу промышленность, мы начали ее переоборудовать, мы двинули вперед это дело за счет своих собственных накоплений».
