Да, Сталин искал поддержку в народе, но он делал это не репрессивными, а организационными мерами. Он множил число своих сторонников, давая людям возможность самим принять участие в управлении государством на всех ступенях общественной жизни. Он взял курс на демократизацию политической жизни.
К этой цели был направлен прошедший с 11 по 17 февраля 1935 года в Москве II Всесоюзный съезд колхозников-ударников, на котором был принят Примерный устав сельскохозяйственной артели. Съезд вылился в яркую всенародную демонстрацию торжества колхозного строительства. Сталин внимательно слушал делегатов, задавая вопросы: «Как к вам относятся? Помогают ли? Какое настроение?». Рядом с ним в президиуме съезда сидела звеньевая колхоза «Коминтерн» Киевской области Мария Демянченко. Выступая, она очень волновалась. Он поддержал ее поощряющей репликой. И успокоившись, она с гордостью рассказала, «как вырастила четыреста шестьдесят центнеров свёклы с гектара».
Тем временем коллективизация стала приносить реальные плоды. Это позволило Сталину в октябре 1935 года отменить хлебные карточки, закрыть специальные политотделы на машинно-тракторных станциях и расширить права крестьян по владению приусадебными участками.
Конечно, та легкость, с которой Николаеву удалось совершить убийство Кирова, не могла не насторожить Сталина. Даже если покушение на секретаря Ленинградского обкома не было заговором, после того как в нем обозначился «чекистский след», он должен был задуматься о собственной безопасности.
Адмирал И.С. Исаков рассказывал в 1962 году: «По-моему, это было вскоре после убийства Кирова. Я в то время состоял в одной из комиссий, связанных с крупным военным строительством. Заседания этой комиссии проходили регулярно каждую неделю – иногда в кабинете у Сталина, иногда в других местах. После таких заседаний бывали иногда и ужины в довольно узком кругу или смотрели кино, тоже в довольно узком кругу.
...В тот раз, о котором я хочу рассказать, ужин проходил в одной из нижних комнат: довольно узкий зал, сравнительно небольшой, заставленный со всех сторон книжными шкафами. А к этому залу из кабинета, где мы заседали, вели довольно длинные переходы с несколькими поворотами. На всех этих переходах, на каждом повороте стояли не часовые, а дежурные офицеры НКВД. Помню, после заседания пришли мы в этот зал, и, еще не садясь за стол, Сталин вдруг сказал: «Заметили, сколько их там стоит? Идешь каждый раз по коридору и думаешь: кто из них? Если вот этот, то будет стрелять в спину, а если завернешь за угол, то следующий будет стрелять в лицо».
Можно ли такое признание рассматривать как свидетельство чрезмерной подозрительности? Но даже если это допустить, то следует признать, что Сталин был человеком исключительной храбрости, ибо, предполагая такой вариант, ходил по кремлевским коридорам без страха. Несомненно, его мысль – естественная реакция нормального человека на обилие оружия в руках неизвестных людей. «Я, – продолжает Исаков, – как и все, слушал его в молчании. Тогда этот случай меня потряс».
При всем огромном самообладании Сталин имел основания для подобных предположений, но он не суетился и не афишировал угрозу собственной жизни, а она была реальной. Идея насильственного устранения Сталина уже не сводилась лишь к злобным призывам Троцкого.
Сталин понимал, что измена в НКВД могла стоить многого, и ему нужны были гарантии, что ситуация остается под его контролем. Поэтому 1 февраля 1935 года Н.И. Ежов не только был введен в секретариат ЦК, но и назначен председателем Комиссии партийного контроля вместо A.M. Кагановича. Ежову поручили курировать НКВД.
И он с должным старанием и исполнительностью взялся за доверенное дело. Со стороны Сталина это не являлось проявлением подозрительности. То была мудрая осторожность. Он принял меры, для того чтобы взять НКВД под партийный контроль ЦК. Но это иное действие, чем одержимость страхом. И как показали дальнейшие события, он не ошибся в осуществлении такого решения.
Убийство Кирова не могло не отозваться долгим, блуждающим эхом как в политической, так и в частной атмосфере страны. И как это характерно для советских интеллигентов, все обличительные антисоветские беседы ей приходилось вести на кухнях. Конечно, это плохо. Ведь «кухонный макиавеллизм» – это состояние души! Это то, что отличает человека от обезьяны! Ибо обезьяна не способна говорить. А в голову часто приходит разное, особенно если ты «служишь» в Кремле.
