15
Кинорежиссёр Михаил Чиаурели вспоминал о Сталине. Всё началось с того, что вождь посмотрел и прокомментировал фильм «Последний маскарад»:
Наряду с замечаниями по поводу политической значимости того или иного эпизода товарищ Сталин дал целый ряд замечаний чисто психологического и бытового порядка.
Когда меньшевик (в исполнении Геловани) спускается в подвал на собрание рабочих и предлагает сжечь листовки, товарищ Сталин заметет:
– Пугает! Так меньшевики запугивали рабочих.
Когда меньшевик начинает писать покаянное заявление начальнику жандармского управления, Сталин замечает:
– Сдрейфил!
Затем идет эпизод «Благотворительный праздник и саду».
Товарищ Сталин замечает:
– Вы скупитесь на надписи, здесь следовало бы подчеркнуть, как проводили время оборонцы в тылу империалистической войны.
Эпизод, в котором Маруся умоляет офицера отпустить Мито, только что освобожденного из тюрьмы, воспринимается товарищем Сталиным с напряжением.
Товарищ Сталин замечает:
– Это хорошо, что офицер как бы не слышит ее. У них была инструкция не вступать в подобных случаях в разговоры.
Появление в кадре «Окопной правды» товарищ Сталин встречает с удовлетворением.
Когда на границе Грузии идет разоружение возвращающихся с фронта солдат, товарищ Сталин вновь подчеркивает необходимость пояснительной надписи и тут же дает ее примерную редакцию: «Меньшевики разоружали возвращающихся с фронта солдат».
Эпизоды меньшевистского парламента товарищ Сталин смотрит весело, с увлечением. Когда меньшевики пробуют протестовать: «это вам не колония», «это нам не Индия» – с уст Сталина срывается:
– Дураки!.. Сначала пригласили – пожалуйте, антре, антре, а теперь кинжалами хотят запугать… Дураки!..
Идет эпизод с представителями II Интернационала.
– Что стесняться! – замечает вождь. – Надо прямо называть: «Представитель II Интернационала Карл Каутский».
«Оравела» (песня пахаря), которую поет перед смертью Ника, вызывает в товарище Сталине воспоминания детской поры.
– Крестьяне давали мне кувшинчик простокваши, – рассказывает вождь, – и заставляли петь во все горло с утра до вечера.
Идут заключительные кадры. Движется победоносная Красная Армия.
– Хорошо, что идут руководители партии и что с ними рядом русский красноармеец! – замечает товарищ Сталин.
Он считает, что кино – отрасль советского искусства большой значимости, огромной действенной силы.
– Наше кино делает у нас и за границей большое дело, – замечает товарищ Сталин.
Когда я коснулся идеологической роли советской кинематографии и ее преимуществ перед буржуазной кинематографией, вождь сделал поправку, указав, что капиталистическое кино не хуже разрешает задачу внедрения буржуазной идеологии в массы.
– Там работают тонко, – говорит товарищ Сталин. – Создавая фильмы на «нейтральные» темы, буржуазное кино отвлекает массы от классовой борьбы, одурманивает их.
Фильм «Чапаев» – этот замечательный фильм, который Сталин смотрел много раз, – он считает крупнейшим достижением советского искусства.
Дав общую оценку «Последнего маскарада», товарищ Сталин обращает мое внимание на некоторый схематизм картины и скудость разъяснительных надписей.
Беседа коснулась грузинского классика Ильи Чавчавадзе, который был некоторое время в загоне.
– Ошибка, – заметил Сталин. – История, аналогичная с отношением ко Льву Толстому. А Ленин говорил, что до этого графа никто так правдиво не писал о мужике. Не потому ли мы проходим мимо Чавчавадзе, что он из князей? А кто из грузинских писателей дал такие страницы о феодальных взаимоотношениях помещиков и крестьян, как Чавчавадзе? Это была безусловно крупнейшая фигура среди грузинских писателей конца XIX и начала XX века.
Особо останавливается товарищ Сталин на поэме Чавчавадзе «Гандегили», отмечая законченность и яркость образов отшельника и молодой горянки, являющейся олицетворением жизненной силы, которая побеждает монаха-аскета.
Товарищ Сталин перешел к своим, юношеским воспоминаниям и рассказал о горийском феодале М. Амилахвари:
– Этот владетельный князь был либералом, но с крестьян он аккуратно взимал треть урожая – «галу». Крестьяне, доведенные до отчаяния тяжестью поборов, перестали раскланиваться с князем. Это была единственная форма ненаказуемого протеста. М. Амилахвари был поставлен этим в неловкое положение. Князь созвал крестьян и заявил им, что вернет «галу» за год и выгодно продаст им пахотные земли. Мало веря в «благодеяния» князя, крестьяне ответили, что они обдумают предложение. Но, обдумав, они решили, что от Амилахвари трудно ждать чего-нибудь хорошего. Продолжая сдавать ему «галу», крестьяне по-прежнему не узнавали при встречах князя.
