Разве они не признавались на предварительном следствии? Многие признавались, но как только их допускали до суда, они единодушно заявляли, что все их показания сделаны ими под пытками и избиениями и вымышлены от начала до конца.
* * *
Хрущев приводит несколько таких примеров, связанных с попыткой Сталина и Ежова, а потом и Берии, создать «параллельный бухаринский центр». Они настолько ярки и характерны, что стоит остановиться на них:
а) Дело Эйхе:
«Примером злостной провокации, возмутительной фальсификации и преступного нарушения революционной законности является дело бывшего кандидата в члены Политбюро, одного из виднейших работников партии и советского правительства товарища Эйхе, члена партии с 1905 года… Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года… Эйхе был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователями протокол его признания, в котором он и некоторые другие видные партийные работники обвинялись в антисоветской деятельности. 1 октября 1939 года Эйхе послал заявление Сталину, в котором он категорически отрицал свою вину и просил расследования своего дела… Сохранилось и второе заявление Эйхе, которое он писал Сталину 27 октября 1939 года… Эйхе писал: „25 октября этого года мне сообщили, что следствие по моему делу закончено… Если бы я был виновен хотя бы в сотой доле тех преступлений, в которых меня обвиняли, я никогда не посмел бы посылать Вам это предсмертное заявление; но я не виновен ни в одном из этих преступлений… Я еще никогда не лгал Вам, и теперь, стоя одной ногой в могиле, я тоже не лгу. Все мое дело — это типичный пример провокации, клеветы… Моя вина — это мое признание в контрреволюционной деятельности… Но положение было таково: я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них — он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль… Если в той легенде, которую сфабриковал Ушаков и которую я подписал, что-либо не совпадало, меня вынуждали подписывать новые варианты этой легенды. Так же поступили и с Рухимовичем… Так же поступили с руководителем запасной сети, будто бы созданной Бухариным в 1935 году“.»
Чем же кончилось это дело?
Хрущев говорит:
«2 февраля 1940 года Эйхе судили… Он сказал следующее: „Во всех моих так называемых признаниях нет ни слова правды; подписи, которые я поставил под этими признаниями, — вымучены… Я никогда не был виновен в каком-либо заговоре. Я умру, веря в правильность политики партии, как я верил в нее в течение всей моей жизни“. 4 февраля Эйхе был расстрелян».
б) Дело членов и кандидатов Политбюро Косиора. Рудзутака, Чубаря, Постышева и члена Оргбюро Косарева.
Хрущев говорит:
«Рудзутак, кандидат Политбюро, член партии с 1905 года, человек, который провел 10 лет на царской каторге, категорически отказался перед судом от вынужденного от него признания. В протоколе сессии Военной коллегии Верховного суда есть следующее заявление Рудзутака: „Единственная просьба, с которой он обращается к суду, это сообщить ЦК ВКП(б), что в НКВД есть еще не ликвидированный Центр, ловко фабрикующий дела и заставляющий невинных людей сознаваться в преступлениях, которых они не совершали; у обвиняемых нет возможности доказать, что они не участвовали в преступлениях, о которых говорится в таких признаниях, вымученных от различных лиц. Методы следствия таковы, что они вынуждают людей лгать и клеветать на невинных, не замешанных ни в чем людей… Он просит суд разрешить ему сообщить об этом ЦК ВКП(б) в письменной форме. Он заверяет суд, что он лично никогда не имел никаких враждебных намерений по отношению к политике нашей партии, потому что всегда был согласен с партийной линией… В течение двадцати минут был вынесен приговор, и Рудзутак был расстрелян… Так же были сфабрикованы „дела“ против видных партийных и государственных деятелей — Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева и других…“»
в) Дело военных. Хрущев говорит: «Очень прискорбные последствия, особенно в начале войны, были вызваны ликвидацией Сталиным многих лиц из числа командного состава… В эти годы репрессиям были подвергнуты определенные слои военных кадров, начиная буквально с командиров рот и батальонов и кончая руководителями высших воинских соединений… Мы имели превосходные военные кадры, которые были безусловно преданы партии и родине. Достаточно сказать, что те из них, которым удалось выжить, несмотря на суровые пытки, которым они подвергались в тюрьмах, с первых же дней войны проявили себя настоящими патриотами и героически сражались во славу родины. Я имею в виду таких товарищей, как Рокоссовский… Горбатов, Мерецков, Подлас (замечательный командир, погибший на фронте) и многие, многие другие. Однако много подобных командиров погибло в лагерях и тюрьмах…»
