Домой. Повидать мать, брата и сестер. Убедиться, что у них все хорошо. А потом можно и назад, в Хапран. Если долетевшие слухи не врут, «сыроедов» так причесали против шерсти, что дикие племена надолго забудут дорогу к соседям. Значит, будет возможность спокойно летать и доставлять товары для дальних хуторов. На хлеб с маслом заработает. Дальше будет видно. И чужаков в родных краях заметить куда как проще, чем здесь, где сам как перекати-поле.
Домой…
* * *
Мелкая снежная крупа сыпала с неба, скрывая за белой пеленой опустевшие дома столицы Тронных островов. Еще летом в Форкилистаде было не протолкнуться от смелых и отважных воинов, бивших себя в грудь и обещавших добыть все богатства мира. А сейчас только жалкие остатки великого похода, со злобой и страхом смотревшие на одинокий корабль, опустившийся на центральную площадь.
Ледяная Ведьма ничего не забыла и специально приземлилась на то самое место, где взорвался галеон Локхи Скейда. Именно туда, где погиб ярл, мечтавший отстоять независимость «сыроедов» от загребущих рук Барба-Собирателя. И то, насколько явно Алрекера продемонстрировала свое отношение к остальным вождям вольных ватаг, категорически не понравилось сгрудившимся перед сходнями воинам.
Фамп-Винодел был единственный, кто сопровождал хозяйку северных камней. Даже телохранители остались на борту, мрачно разглядывая толпу внизу.
– Ты уверена? Эти же ублюдки угробили Локхи и Таира.
– Те, кто убили ярла, давно уже сгнили в земле. Их потроха отдирали со всех заборов после огненной тризны, устроенной дядькой. А тут шелудливые собаки, которые боятся собственной тени. Удивительно, что за столько лет, прожитых рядом с нами, ты не научился понимать «сыроедов».
– Зато я лагерь за два дня обустроил и детей вывез, – буркнул в ответ Фарм и замолк, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.
Седовласая женщина остановилась перед неровными рядами и спросила, скрестив руки на груди:
– Что нужно плесени в моем доме?
Разом смолкли все разговоры и шепотки. Мертвая тишина повисла над толпой.
– Я спросила, что делает плесень в моем Форкилистаде? Что забыли в доме воинов трусы, которые сначала убили одно ярла ради чужого золота, затем бросили второго в Арисе, а теперь ссутся от страха здесь, на камнях великого города?
Замершие было «сыроеды» заорали в голос, обрушивая все кары неба на голову несчастной. Они потрясали обнаженным оружием, били себя в грудь и обещали, как порвут на части нахалку, посмевшую сказать такое им в лицо! Но только ни один из крикунов не сделал даже шага вперед, оставшись на месте.
Чуть подождав, Алрекера подняла правую руку вверх и медленно сжала пальцы в кулак. Вслед за ее жестом крики пошли на спад, и вскоре опять стало слышно, как стучит снежная крупа по кожаным доспехам.
– Уже много лет я смотрю на то, как вырождается мой народ. Как вы жрете, пьете, тратите чужое золото. И забываете заветы предков… Что, разве когда-нибудь воины наших кланов бросали беспомощных детей и стариков одних? Что, разве когда-нибудь воины бежали, показав врагам спину? Нет, раньше такого не было. Мы дрались насмерть. И смеялись смерти в лицо. А вы… Вы предали предков. Как перед этим предали выбранных вами ярлов. А теперь смеете грабить местные кладовые, носить чужую одежду и держать в руках оружие, которого недостойны.
– А сама! Сама же что, самая лучшая? Где ты была, когда мы…
– Я ковала оружие и собирала силы, пока вы занимались грабежами, а потом бежали от жалких наемников! И в отличие от вас, я позаботилась и о моих людях, и о тех, кого вы побоялись защитить при нападении Барба-Собирателя. Соарис, ты, лупоглазый урод! Где твои мать и отец, а? Где они? Почему я не вижу их здесь, под защитой высоких башен у пылающего очага? Молчишь? Да потому что ты бежал сюда вместе с дружками, бросив свою семью подыхать с голода и холода на снежных полях у межевых камней!.. И пока ты набивал брюхо, они выкапывали ягель и обдирали кору с деревьев… Кто еще хочет задать мне вопрос, у кого глотка просит раскаленного свинца прямо сейчас?!
Взбешенная Ведьма ткнула пальцем в стоявших перед ней мужчин и медленно повела из стороны в сторону, и от ее указующего жеста шарахались в сторону, будто от взведенного арбалета:
